Henrik ibsen rosmersholm əsəri

Затем Росмер просит Ребекку доказать свою преданность ему, покончив с собой так же, как и его бывшая жена, – прыгнув в мельничную гонку. Поскольку Ребекка, кажется, спокойно соглашается, давая инструкции по извлечению ее тела из воды, Росмер говорит, что присоединится к ней. Он все еще любит ее, и, поскольку он не может представить себе, как они могут жить вместе, они умрут вместе. Пьеса завершается тем, что оба персонажа прыгают в мельницу, а экономка миссис Хелсет в ужасе кричит: «Их забрала мертвая женщина».

Росмерcхольм

Йуханнес Росмер, владелец Росмерсхольма, бывший приходский пастор. Ребекка Вест, живет в доме Росмера. Ректор Кролл, зять Росмера. Ульрик Брендель. Педер Мортенсгор. Мадам Хельсет, экономка в Росмерсхольме. Действие происходит в Росмерсхольме, старой дворянской усадьбе, вблизи городка, лежащего на одном из фьордов западной Норвегии.

Действие первое

Гостиная в Росмерсхольме – просторная, уютная, обставленная в старинном вкусе. Впереди, у стены направо, печь, украшенная пучками свежих березовых веток и полевых цветов. Подальше за нею дверь. В средней стене двустворчатые двери в переднюю. В стене налево окно и перед ним жардиньерка с растениями и цветами. У печки стол с диваном и креслами. По стенам развешаны старинные и новые портреты пасторов, офицеров и чиновных особ в мундирах. Окно раскрыто, двери в переднюю и наружная дверь из передней также раскрыты. В последнюю дверь видна аллея из больших старых деревьев, ведущая к усадебному двору. Летний вечер после заката солнца. Ребекка сидит в кресле у окна и вяжет из шерсти большой платок, почти уже готовый, время от времени поглядывая из-за цветов в окно и высматривая кого-то между деревьями. Немного спустя справа входит мадам Хельсет. Мадам Хельсет. Пожалуй, пора помаленьку накрывать на стол к ужину, фрекен? Ребекка. Да, накрывайте. Пастор, верно, скоро вернется. Мадам Хельсет. Не надуло бы вам тут, фрекен? Ужасный сквозняк. Ребекка. Да, немножко дует. Закройте, пожалуйста. Мадам Хельсет (закрывает двери в переднюю и направляется к окну, чтобы закрыть его; выглядывая в окно). Да не пастор ли это идет там? Ребекка (живо). Где? (Встает.) Да, он. (Прячась за занавесью.) Отойдите. Не надо, чтобы он нас заметил. Мадам Хельсет (отойдя от окна). Нет, подумайте, фрекен, – опять стал ходить мельничной тропинкой. Ребекка. Он и позавчера там прошел. (Заглядывая в щелояку между занавесью и косяком окна.) Но вот посмотрим теперь… Мадам Хельсет. Хватит ли у него духу перейти через мостик? Ребекка. Вот это-то я и хочу посмотреть. (Немного погодя.) Нет. Повернул. И сегодня верхней дорогой пойдет. (Отходит от окна.) В обход. Мадам Хельсет. Ох, господи! Нелегко, видно, пастору перейти через этот мостик. Там, где такое стряслось, там… Ребекка (складывая работу). Вы тут, в Росмерсхольме, долго держитесь за своих покойников. Мадам Хельсет. А по-моему, так покойники долго держатся за Росмерсхольм. Ребекка (смотрит на нее). Покойники. Мадам Хельсет. Да, выходит так, будто они никак не могут расстаться с теми, что остались тут. Ребекка. С чего вы это взяли? Мадам Хельсет. А то откуда бы взяться этому белому коню? Ребекка. Да что это, собственно, за белый конь такой, мадам Хельсет? Мадам Хельсет. Не стоит об этом и толковать. Все равно вы ничему такому не верите. Ребекка. А вы, значит, верите? Мадам Хельсет (собираясь закрыть окно). Ну, так я вам и далась на зубок, фрекен. (Выглядывая в окно.) Ай… да никак пастор опять вышел на мельничную тропинку. Ребекка (глядя в окно со своего места). Вон тот человек? (Подходя к окну.) Да ведь это ректор! Мадам Хельсет. Верно – ректор! Ребекка. Нет, вот славно! Увидите, он к нам. Мадам Хельсет. И прямехонько через мостик! Даром, что она ему родная сестра была… Ну, так я пойду накрою на стол, фрекен. (Уходит направо.) Ребекка некоторое время неподвижно смотрит в окно, затем улыбается и кивает. Начинает смеркаться. Ребекка (идет к двери направо и говорит в соседнюю комнату). Голубушка мадам Хельсет, вы уж постарайтесь подать к ужину что-нибудь получше. Вы ведь знаете, что ректор больше любит. Мадам Хельсет (из другой комнаты). Хорошо, фрекен. Постараюсь. Ребекка (отворяя дверь в переднюю). Ну, наконец-то. Добро пожаловать, дорогой ректор! Кролл (в передней, ставя палку в угол). Благодарю. Так я не обеспокою своим посещением? Ребекка. Вы? Полно, как вам не стыдно! Кролл (входя). Всегда любезны. (Озираясь.) А Росмер разве у себя наверху? Ребекка. Нет, он пошел гулять, да вот что-то замешкался против обыкновения. Но теперь, верно, сию минуту придет. (Указывая на диван.) Пожалуйста, присядьте пока… Кролл (положив шляпу на стол). Очень благодарен. (Садится и озирается.) Однако какой нарядной стала у вас эта старая комната, премило. Везде цветы. Ребекка. Росмер ужасно любит свежие, живые цветы вокруг себя. Кролл. И вы, по-видимому, также? Ребекка. Да. По-моему, они так сладко одурманивают своим ароматом. Прежде нам приходилось отказывать себе в этом удовольствии. Кролл (грустно качая головой). Бедная Беата не переносила запаха цветов. Ребекка. И красок тоже. У нее голова кружилась… Кролл. Помню, помню. (Переходя на обыкновенный разговорный тон.) Ну, как же теперь идут у вас дела? Ребекка. Да ничего, все идет своим чередом, потихоньку. День за днем. А у вас как? Что ваша супруга. Кролл. Ах, дорогая фрекен Вест, не будем говорить о моих делах. В семье всегда – не одно, так другое, все какие-нибудь неприятности. Особенно в теперешние времена. Ребекка (немного погодя садится в кресло у дивана). Почему вы ни разу не заглянули к нам за все каникулы? Кролл. Ну, нельзя же постоянно обивать у людей пороги… Ребекка. Знали бы вы, как мы скучали по вас. Кролл. …И к тому же я уезжал… Ребекка. Всего недели на две. Принимали участие в народных сходках? Кролл (кивая). Да, что вы скажете на это? Думали ли вы, что я на старости лет запишусь в политические агитаторы? А? Ребекка (улыбаясь). Немножко-то вы всегда агитировали, господин ректор. Кролл. Ну да, так, ради личного удовольствия. Но теперь этим приходится заняться всерьез, право… Вы когда-нибудь читаете радикальные газеты? Ребекка. Да, дорогой ректор, не скрою, что… Кролл. Милая фрекен Вест, в этом ничего такого нет. По крайней мере, что касается вас. Ребекка. И я так думаю. Нельзя же отставать от века. Надо знать… Кролл. Во всяком случае, от вас, как от женщины, я и не стал бы требовать, чтобы вы решительно стали на чью-нибудь сторону в этой гражданской междоусобице… я готов сказать – гражданской войне, которая у нас свирепствует… Ну, следовательно, вы знаете, как эти господа «из народа» изволят набрасываться на меня? Какие грубые, гнусные выходки позволяют себе по моему адресу? Ребекка. Но, мне кажется, и вы довольно таки энергично огрызаетесь. Кролл. Да, могу сказать. Теперь и я наточил зубы. Пусть узнают меня! Не таковский я им дался, чтобы покорно подставлять спину под удары… (Обрывая.) Однако не будем сегодня вдаваться в эту прискорбную, изматывающую тему. Ребекка. Не будем, не будем, дорогой ректор. Кролл. Скажите-ка мне лучше, как теперь у вас тут наладилась жизнь, когда вы остались одни? Со смерти нашей бедной Беаты. Ребекка. Благодарю, ничего. Конечно, без нее стало так пусто. Скучно, грустно, разумеется. А то вообще… Кролл. Вы думаете остаться тут? То есть совсем, хочу я сказать. Ребекка. Ах, дорогой ректор, право, я ничего еще не думаю. Конечно, я так уже обжилась в Росмерсхольме, что мне кажется, будто я своя здесь в доме. Кролл. Вы, – ну, еще бы! Ребекка. И пока господин Росмер находит, что я могу немножко быть ему полезной, скрасить ему жизнь, я, верно, и поживу здесь. Кролл (глядит на нее растроганно). Знаете, это великая черта в женщине – способность вот так жертвовать своей молодостью для других. Ребекка. Ах! А то для чего бы мне и жить! Кролл. Сначала вы не знали ни отдыха ни покоя с этим капризным, несносным паралитиком – приемным отцом вашим… Ребекка. Нет, знаете, пока мы жили в Финмаркене, доктор Вест вовсе еще не был таким несносным. Его доканали эти ужасные морские поездки. А вот когда мы переехали сюда… тогда, правда, выпали два-три тяжелых года, пока он не отстрадал свое. Кролл. А последующие годы разве не были для вас еще тяжелее? Ребекка. Нет, что вы! Я так искренне любила Беату… И ей, бедняжке, так нужен был уход, заботы и ласки. Кролл. Честь вам и хвала, что вы вспоминаете о ней с таким участием и снисхождением. Ребекка (придвигаясь поближе). Дорогой ректор, вы сказали это так мило, сердечно, что я уверена – за вашими словами не скрывается ни тени неудовольствия. Кролл. Неудовольствия? Что вы хотите этим сказать? Ребекка. Ну, ничего не было бы удивительного, если б вам было неприятно видеть меня, чужую женщину, хозяйкой в Росмерсхольме. Кролл. Да что вы, господь с вами. Ребекка. Значит, этого нет. (Протягивая ему руку.) Благодарю, дорогой ректор! Спасибо, спасибо вам за это. Кролл. Да как, скажите на милость, могла прийти вам в голову такая мысль? Ребекка. Я стала немножко побаиваться этого, – ведь вы так редко заглядывали к нам.

Кролл. Поистине, вы глубоко заблуждались в данном случае, фрекен Вест. И кроме того… по существу ведь и нет никакой перемены. Вы же, вы одна заправляли всем домом под конец жизни бедной Беаты. Ребекка. Ну, тогда это было нечто вроде регентства именем хозяйки дома. Кролл. Как бы там ни было… Знаете что, фрекен Вест, я со своей стороны, право, ничего не имел бы и против того, чтобы вы… Но, пожалуй, об этом неудобно даже говорить… Ребекка. То есть о чем? Кролл. Ну, о том, чтобы дело сложилось так, что вы заняли бы опустевшее место… Ребекка. Я занимаю то место, какое желаю, господин ректор. Кролл. Фактически, но не… Ребекка (прерывая его, серьезно). Стыдно вам, ректор Кролл! Как это можно шутить такими вещами? Кролл. Да, конечно, наш милый Йуханнес, пожалуй, сыт по горло брачной жизнью. Но все-таки… Ребекка. Знаете, просто смешно становится, слушая вас. Кролл. Все-таки. Скажите-ка мне, фрекен Вест, если позволено будет спросить, сколько вам, в сущности, лет? Ребекка. Стыдно признаться – целых двадцать девять, господин ректор. К тридцати годам подходит. Кролл. Да-а. А Росмеру сколько? Постойте… он пятью годами моложе меня. Ну, значит, ему верных сорок три. По-моему, как раз пара. Ребекка (вставая). Да-да, да-да, как раз… Вы напьетесь с нами чаю? Кролл. Спасибо. Я и предполагал посидеть у вас подольше. Надо поговорить об одном деле с милым нашим Йуханнесом. И затем, фрекен Вест… чтобы вы опять не стали задаваться неподходящими мыслями, я буду заходить сюда почаще – как в прежнее время. Ребекка. Ах, пожалуйста. (Пожимая ему руки.) Спасибо, спасибо! Вы все-таки очень добры и милы. Кролл. Да? Ну, дома я что-то не слышу таких отзывов. Йуханнес Росмер входит из дверей справа. Ребекка. Господин Росмер… видите, кто у нас? Росмер. Мадам Хельсет уже предупредила меня. Кролл встает. (Пожимая ему руки, тихо и мягко.) Добро пожаловать опять в наш дом, дорогой Кролл. (Кладет ему руки на плечи и заглядывает в глаза.) Дорогой старый друг! Я так и знал, что когда-нибудь все пойдет у нас опять по-прежнему. Кролл. Милый ты человек! И ты тоже забрал себе в голову эту нелепую фантазию, будто между нами закралось что-то такое. Ребекка (Росмеру). Подумайте, как хорошо, что все это была одна фантазия. Росмер. Это действительно так, Кролл? Тогда почему же ты совсем отдалился от нас? Кролл (серьезно, понижая тон). Потому что мне не хотелось ходить тут живым напоминанием о тех злополучных годах… и о ней… покончившей жизнь в мельничном водопаде. Росмер. Побуждения у тебя, значит, были самые прекрасные. Ты всегда так чуток и деликатен. Но, в сущности, совсем напрасно было удаляться от нас по этой причине. Ну, пойдем же, сядем на диван. (Садятся.) Нет, мне совсем не больно вспоминать Беату. Мы ежедневно говорим о ней. Она все еще как будто живет тут, с нами. Кролл. В самом деле? Ребекка (зажигая лампу). Да, конечно. Росмер. Да это же так понятно. Мы оба всей душой любили ее. И Ребек… и фрекен Вест и я – оба мы сознаем, что делали все, что могли, для бедной страдалицы. Нам не в чем упрекнуть себя. Поэтому, мне кажется, наши воспоминания о Беате и овеяны таким мягким, кротким чувством. Кролл. Ах вы, милые, славные люди! Теперь я буду приходить к вам каждый день. Ребекка (садясь в кресла). Ну, смотрите же, сдержите слово. Росмер (несколько растягивая слова). Знаешь, Кролл, я бы дорого дал, чтобы наши отношения с тобой никогда не прерывались. Все время, что мы знаем друг друга, я смотрел на тебя как на первого своего друга и советчика. С тех самых пор, как был еще студентом. Кролл. Помню. И я чрезвычайно дорожу этими нашими отношениями. Но разве теперь у тебя есть что-нибудь такое особенное. Росмер. Много, много, о чем хотелось бы мне побеседовать с тобой откровенно. По душе. Ребекка. Не правда ли, господин Росмер? Мне кажется, это было бы так хорошо… Между старыми друзьями… Кролл. Поверь, и у меня есть, о чем поговорить с тобой. Я ведь теперь втянулся в активную политику, как тебе, вероятно, известно. Росмер. Да, знаю. А как, собственно, это произошло? Кролл. Пришлось, видишь ли. Поневоле. Невозможно больше оставаться праздным зрителем. Теперь, когда радикалы столь прискорбным образом захватили власть, – как раз во благовремение… Оттого я и убедил наш маленький кружок в городе сплотиться теснее. Во благовремение, говорю я! Ребекка (с беглой улыбкой). А не поздненько ли, собственно? Кролл. Бесспорно, лучше было бы остановить течение на более ранней его стадии. Но кто же мог предвидеть, куда все это заведет? Я, во всяком случае, не мог. (Встает и ходит по комнате.) Теперь же глаза у меня открылись. Теперь мятежный дух проник даже в самую школу. Росмер. В школу? Не в твою же, однако? Кролл. Именно. В мою собственную. Каково это тебе покажется! Узнаю вдруг, что юнцы старшего класса – то есть некоторые из них – вот уже с полгода образовали тайный кружок и выписывают газету Мортенсгора! Ребекка. А, «Маяк»? Кролл. Да. Как, по-вашему, – здоровая это духовная пища для будущих чиновников? Но самое прискорбное в данном случае то, что стакнулись и устроили такой заговор против меня все самые способные ученики! В стороне остались одни тупицы, второгодники. Ребекка. И вы так близко принимаете это к сердцу, ректор? Кролл. Принимаю ли! Когда мне суют палки в колеса, портят дело всей моей жизни! (Понизив голос.) Но я готов сказать, что и это бы еще с полгоря. А вот что хуже всего… (Озираясь.) Надеюсь, нас никто не подслушивает за дверями? Ребекка. О, никто, никто. Кролл. Так знайте же – мятеж и раздор проникли и в мой собственный дом. В мою собственную тихую семью. Нарушили мир моей семейной жизни. Росмер (встает). Что ты говоришь! У тебя в доме. Ребекка (подходя к ректору). Дорогой ректор, что же такое случилось? Кролл. Представьте себе, мои собственные дети… одним словом… мой Лауриц – главарь этой шайки школьников! А Хильда вышила красную папку, чтобы прятать туда номера «Маяка»! Росмер. Вот чего мне никогда не снилось… чтобы у тебя… в твоем доме. Кролл. Да кому бы это приснилось? В моем доме, где всегда царил дух послушания и порядка… где до сего времени царило единодушие, одна воля… Ребекка. А как приняла это ваша супруга? Кролл. Да, вот это-то самое невероятное! Всю свою жизнь, и в мелочах и в серьезных вопросах, она разделяла мои мнения, одобряла все мои взгляды, и вдруг, оказывается, теперь во многом готова склониться на сторону детей. Да еще меня же винит в том, что случилось. Говорит, что я угнетаю молодежь. Как будто не необходимо именно… Так вот какой раздор вселился в мой дом. Но я, разумеется, по возможности избегаю говорить об этом. О таких делах лучше молчать. (Ходит по комнате.) О-хо-хо-хо! (Останавливается с заложенными за спину руками у окна и глядит в него.) Ребекка (приближается к Росмеру и говорит ему быстрым шепотом, незаметно для ректора). Скажи ему! Росмер (так же). Не сегодня. Ребекка (так же). Именно сегодня! (Отходит и поправляет лампу.) Кролл (возвращается от окна). Так вот, дорогой Росмер, теперь ты знаешь, что дух времени осенил своими темными крылами и мою семейную жизнь и мое официальное поприще. И чтобы я да не стал бороться с этим пагубным, растлевающим и всесокрушающим духом времени любым оружием, какое только попадется под руку? Нет, я твердо решил действовать. И пером и словом. Росмер. И надеешься чего-нибудь достигнуть таким путем? Кролл. Во всяком случае, хочу отбыть воинскую повинность гражданина. И, по-моему, патриотический долг обязывает к тому же всех и каждого, кто стоит за добро и за правое дело. Вот по этому поводу я главным образом и пришел к тебе сегодня. Росмер. Но, дорогой мой, что ты хочешь сказать? Что же я могу. Кролл. Помочь своим старым друзьям. Поступать, как мы. Идти с нами рука об руку, по мере возможности. Ребекка. Но вы же знаете, ректор, господину Росмеру все это не по душе. Кролл. Свое нерасположение ему придется как-нибудь побороть. Ты плохо следишь за веком, Росмер. Сидишь тут, зарывшись в свои исторические изыскания. Сохрани бог, я отношусь с полным уважением ко всем этим родословным и всему прочему. Да время-то теперь не такое, чтобы этим заниматься, к сожалению. Ты представить себе не можешь, в каком положении теперь страна. Чуть ли не все перевернулось вверх дном, изменились все понятия. Нужно положить гигантский труд на то, чтобы все восстановить, одолеть все заблуждения. Росмер. И я так думаю. Но такого рода труд совсем мне не по плечу. Ребекка. И вдобавок, я думаю, сам господин Росмер стал смотреть на жизнь шире, чем прежде. Кролл (пораженный). Шире? Ребекка. Да, – или свободнее. Более независимо и беспристрастно. Кролл. Что это значит? Росмер… да не мог же ты оказаться настолько слабым, дать себя ослепить такой случайностью, что вожаки толпы одержали временную победу! Росмер. Дорогой мой, ты ведь знаешь, как мало я смыслю в политике. Но, право, мне кажется, что в послед-ние годы люди, отдельные личности стали мыслить как-то самостоятельнее. Кролл. Н-ну, и ты это без дальнейших околичностей считаешь за благо? Как бы тебе тут жестоко не ошибиться, друг мой! Ты прислушайся только, какие мнения в ходу у радикалов – и среди сельского населения и в городе. Та же самая премудрость, что проповедуется «Маяком». Ребекка. Да, Мортенсгор имеет здесь сильное влияние на многих. Кролл. Подумать, – человек с таким запятнанным прошлым! Человек, которого за безнравственность отрешили от должности преподавателя. И подобный господин туда же норовит в народные вожаки. И это ему удается! Поистине, удается! Теперь собирается, я слышал, расширить газету. Мне известно из верных источников, что он ищет опытного соредактора. Ребекка. Удивляюсь, как это вы с вашими друзьями не предпримете чего-нибудь против него. Кролл. Мы как раз и собираемся. Сегодня мы приобрели «Областной вестник». Финансовая сторона предприятия не представляет никаких затруднений. Ho… (Обращается к Росмеру.) Да, вот я и дошел до настоящей цели своего сегодняшнего визита. Ведение дела… ведение самой газеты – вот что нас затрудняет. Скажи мне, Росмер… не взял ли бы ты это на себя, чтобы поддержать правое дело? Росмер (почти с испугом). Я! Ребекка. Нет, что это вам вздумалось! Кролл. Твою боязнь народных сходок и того угощения, которым там любят потчевать, можно еще понять. Но деятельность редактора, который остается в большей мере в стороне, или, вернее… Росмер. Нет, нет, дорогой друг! Об этом ты меня и не проси. Кролл. Я бы сам охотно попытал свои силы на этом поприще. Но мне решительно не управиться. Я уже и без того завален делами без счету. Ты, напротив, свободен теперь от всяких служебных обязанностей. Мы, остальные, само собой, будем помогать тебе, насколько окажемся в силах. Росмер. Не могу, Кролл. Не гожусь для этого. Кролл. Не годишься? То же самое ты говорил, когда отец твой выхлопотал тебе место приходского пастора. Росмер. И я был прав. Оттого я и ушел. Кролл. Ах, будь только ты таким редактором, каким был пастором, – мы останемся довольны. Росмер. Дорогой Кролл… говорю тебе раз навсегда: я не возьмусь за это дело. Кролл. Ну, так хоть дай нам свое имя. Росмер. Мое имя? Кролл. Да, уже одно имя Йуханнеса Росмера будет крупным приобретением для газеты. Мы, остальные, ведь слывем за людей узко партийных. Я даже считаюсь ярым фанатиком, – мне говорили. Поэтому мы и не можем рассчитывать, чтобы наши имена открыли газете доступ в массу, сбитую уже с толку. Ты, напротив, всегда держался вне борьбы партий. Весь твой мягкий, честный душевный склад… твой высокий образ мыслей… твоя неуязвимая честность известны и ценятся у нас здесь всеми. А к этому надо еще прибавить уважение и почтение, которое стяжала тебе твоя прежняя пасторская деятельность. И, наконец, старинное, почетное родовое имя!

Росмер. Ах, родовое имя… Кролл (указывая на ряд портретов). Росмеры из Росмерсхольма – все пасторы, офицеры и администраторы, занимавшие высокие ответственные посты. Все корректные, благородные люди – род, который в течение вот уже скоро двух веков считается первым во всей области. (Положив ему на плечо руку.) Росмер, ты обязан ради себя самого и во имя родовых традиций присоединиться к нам, стать на страже всего того, что до сих пор считалось справедливым в нашем обществе. (Оборачиваясь.) Что вы скажете, фрекен Вест? Ребекка (с тихим смешком). Дорогой ректор… мне просто смешно… Кролл. Что такое? Смешно! Ребекка. Ну да, потому что я вам скажу прямо… Росмер (быстро). Нет, нет… не надо! Не теперь! Кролл (глядя то на него, то на нее). Да что такое, ради самого неба, друзья мои. (Обрывая.) Гм. Справа входит мадам Хельсет. Мадам Хельсет. Там с черного хода пришел какой-то человек. Говорит, что хочет повидаться с пастором. Росмер (переводя дух). А! Так попросите его сюда. Мадам Хельсет. Сюда, в комнаты? Росмер. Ну да. Мадам Хельсет. Да он как будто не таков с виду, чтобы его пускать в комнаты. Ребекка. А каков же он с виду, мадам Хельсет? Мадам Хельсет. Да не больно казист, фрекен… Росмер. Он не сказал своей фамилии? Мадам Хельсет. Да, кажется, Хекман или что-то в этом роде. Росмер. Никого такого не знаю. Мадам Хельсет. Сказал еще, что зовут его Ульрик. Росмер (пораженный). Ульрик Хетман! Так? Мадам Хельсет. Да, да, Хетман. Кролл. Это имя я когда-то слыхал… Ребекка. Да ведь так, кажется, подписывался тот… чудак… Росмер (Кроллу). Это псевдоним Ульрика Бренделя. Кролл. Отпетого Ульрика Бренделя! Да, да! Ребекка. Так он жив еще. Росмер. Я думал, что он разъезжает с какой-то театральной труппой. Кролл. Последнее, что я о нем слышал, – это, что он сидел в работном доме. Росмер. Попросите его сюда, мадам Хельсет. Мадам Хельсет. Хорошо. (Уходит.) Кролл. Неужто ты в самом деле пустишь к себе на порог этого человека? Росмер. Да ведь ты знаешь, он был когда-то моим учителем. Кролл. Да, знаю, что он набивал тебе голову всякими мятежными мыслями и что отец твой выпроводил его за это из дому хлыстом. Росмер (с некоторой горечью). Отец и дома держал себя майором. Кролл. Скажи ему за это спасибо, милый Росмер… Н-ну! Мадам Хельсет открывает дверь справа, впускает Ульрика Бренделя и снова затворяет ее. Он видный мужчина, с несколько помятым лицом, но живой и бойкий, с седыми волосами и бородой. Костюмом же смахивает на бродягу. Истасканный сюртук, никаких признаков белья, плохая обувь. На руках старые перчатки, под мышкой грязная мягкая шляпа, в руке тросточка. Брендель (сначала неуверенно, но затем бойко направляется к ректору и протягивает руку). Добрый вечер, Йуханнес! Кролл. Извините… Брендель. Не ожидал свидеться со мной снова? Да еще в этих ненавистных стенах? Кролл. Извините… (Указывая.) В о т… Брендель (оборачиваясь). Верно. Вот он, Йуханнес… мой мальчик… мой любимец. Росмер (протягивает ему руку). Мой старый учитель! Брендель. Вопреки некоторым воспоминаниям, я не захотел пройти мимо Росмерсхольма, не завернув на минутку. Росмер. И вам здесь сердечно рады теперь. Будьте уверены. Брендель. А эта привлекательная дама. (Кланяясь.) Разумеется, фру пасторша? Росмер. Фрекен Вест. Брендель. Вероятно, близкая родственница. А сей незнакомец? Очевидно, собрат твой. Росмер. Ректор Кролл. Брендель. Кролл? Кролл? Постой. Вы были в молодости на филологическом факультете? Кролл. Само собой разумеется. Брендель. Donnerwetter! Так я тебя знавал! Кролл. Извините… Брендель. Разве не ты был… Кролл. Извините… Брендель. …одним из тех жандармов добродетели, которые изгнали меня из «Дискуссионного кружка»? Кролл. Весьма возможно. Но я протестую против всякого более близкого знакомства. Брендель. Но-но! Nach Belieben, господин доктор. Мне все едино. Ульрику Бренделю от этого ни тепло ни холодно. Ребекка. Вы, верно, направляетесь в город, господин Брендель? Брендель. Фру пасторша угадала. Время от времени я принужден вступать в борьбу за существование, давать маленькое сраженьице. Неохотно я это делаю, но… enfin. настоятельная необходимость… Росмер. Дорогой господин Брендель, не позволите ли вы мне помочь вам чем-нибудь? Так или иначе – хочу я сказать…

Росмерсхольм

Йуханнес Росмер, владелец Росмерсхольма, бывший приходский пастор.

Ребекка Вест, живет в доме Росмера.

Ректор* Кролл, зять Росмера.

Ульрик Брендель. Педер Мортенсгор.

Мадам Хельсет, экономка в Росмерсхольме.

Действие происходит в Росмерсхольме, старой дворянской усадьбе, вблизи городка, лежащего на одном из фьордов западной Норвегии.

Росмерсхольм скачать fb2, epub бесплатно

Скачать FB2 Скачать EPUB
Другие книги автора Генрик Ибсен

Перевод П. Карпа

Драматическая поэма в пяти действиях

Осе, вдовая крестьянка.

Пер Гюнт, ее сын.

Две старухи с мешками зерна.

Гостина свадьбе, старший на свадебном пиру, музыканты и прочие.

Сольвейг и маленькая Xельга, их дочери.

Владелец хутора Хэгстед.

Ингрид, его дочь.

Жених с родителями.

Утверждая роль сознания в поведении своих героев, Ибсен строит действие своих пьес как неотвратимый процесс, закономерно обусловленный определенными предпосылками. Поэтому он решительно отвергает какие бы то ни было сюжетные натяжки, всякое непосредственное вмешательство случая в окончательное определение судьбы своих героев. Развязка пьесы должна наступить как необходимый результат столкновения противоборствующих сил. вытекая из их подлинного, глубинного характера. Развитие сюжета должно быть существенным, то есть основываться на реальных, типических чертах изображаемой действительности. Но это достигается не путем схематизации сюжета. Напротив, ибсеновские пьесы обладают подлинной жизненностью. В них вплетается множество различных мотивов, конкретных и своеобразных, непосредственно отнюдь не порожденных основной проблематикой пьесы. Но эти побочные мотивы не разбивают и не подменяют собой логику развития центрального конфликта, а только оттеняют этот конфликт, иногда даже содействую тому, чтобы он выступил с особенной силой. Так в “Кукольном доме” есть сцена, которая могла бы стать основой для “счастливой развязки” изображенной в пьесе коллизии.

Когда Крогстад узнает, что фру Линне, подруга Норы, любит его и готова – несмотря на его темное прошлое – выйти за него замуж, он предлагает ей взять обратно свое роковое письмо Хельмеру. Но фру Линне не хочет этого. Она говорит: “Нет, Крогстад, не требуйте своего письма обратно. Пусть Хельмер все узнает. Пусть эта злополучная тайна выйдет на свет божий. Пусть они, наконец, объяснятся между собой начистоту. Невозможно, чтобы так продолжалось – эти вечные тайны, увертки”. Итак, действие не сворачивает в сторону под влиянием случая, а направляется к своей подлинной развязке, в которой раскрывается истинная сущность отношений между Норой и ее мужем.

Росмерсхольм – Rosmersholm

Росмерсхольм (произносится ) – это пьеса, написанная норвежским драматургом Хенриком Ибсеном и опубликовано в 1886 году датским издателем Gyldendal. «Росмерсхольм» называют одной из самых сложных, тонких, многослойных и неоднозначных пьес Ибсена; Росмерсхольм и Дикая утка «часто можно наблюдать в оценках критиков, соперничающих друг с другом за первое место среди работ Ибсена».

• 1 Персонажи
• 2 График
  • 2.1 Вспомогательные символы

  Символы

  • Йоханнес Росмер, бывший священник и владелец поместья Росмерсхольм
  • Ребекка Уэст, жительница Росмерсхольма
  • Профессор Кролл, зять Росмера
  • Ульрик Брендель, Наставник Росмера в детстве
  • Педер Мортенсгаард, редактор газеты, которого Росмер, еще будучи священником, обвинил в прелюбодеянии
  • Миссис. Хелсет, домработница Росмерсхольма

  Участок

  Росмерсхольм, Театр Лессинга, 1906 год

  Спектакль открывается через год после самоубийства жены Росмер, Беаты. Ребекка ранее переехала в семейный дом Росмерсхольм как подруга Беаты, и она живет там до сих пор. Становится ясно, что они с Росмером влюблены, но на протяжении всей пьесы он настаивает на том, что их отношения полностью платонические.

  Очень уважаемый член своего сообщества, Росмер намерен поддержать новоизбранное правительство и его реформистские, если не революционные, планы. Однако, когда он объявляет об этом своему другу и зятю Кроллу, местному учителю, последний приходит в ярость от того, что он считает предательством своего друга своим корням из правящего класса. Кролл начинает саботировать планы Росмера, рассказывая ему о его отношениях с Ребеккой и осуждая пару, сначала в условиях осторожности, в местной газете.

  Росмер поглощен своей виной, теперь полагая, что он, а не психическое заболевание, стал причиной самоубийства его жены. Он пытается избежать вины, стирая память о своей жене и предлагая Ребекке замужество. Но она категорически отвергает его. Кролл обвиняет ее в том, что она использовала Росмера как инструмент для реализации своей политической программы. Она признает, что именно она довела миссис Росмер до более глубокого отчаяния и в некотором роде даже способствовала ее самоубийству – сначала для того, чтобы усилить ее власть над Росмером, но позже потому, что она фактически влюбилась в него. Из-за своего виноватого прошлого она не может принять предложение руки и сердца Росмера.

  Это приводит к окончательному краху пьесы, когда ни Росмер, ни Ребекка не могут избавиться от моральной вины: она признала свою роль в уничтожении Беаты, но она также совершила инцест со своим якобы приемным отцом, подозревая что он на самом деле ее естественный родитель. Кролл жестко подтверждает ее подозрения, когда пытается встать между ней и Росмером; теперь они больше не могут доверять друг другу и даже себе.

  Затем Росмер просит Ребекку доказать свою преданность ему, покончив с собой так же, как и его бывшая жена, – прыгнув в мельничную гонку. Поскольку Ребекка, кажется, спокойно соглашается, давая инструкции по извлечению ее тела из воды, Росмер говорит, что присоединится к ней. Он все еще любит ее, и, поскольку он не может представить себе, как они могут жить вместе, они умрут вместе. Пьеса завершается тем, что оба персонажа прыгают в мельницу, а экономка миссис Хелсет в ужасе кричит: «Их забрала мертвая женщина».

  Второстепенные персонажи

  Действия Бренделя и Мортенсгаарда не развивают сюжет, хотя Мортенсгаард сообщает Росмеру, что Беата отправила его газете письмо, опровергающее любые слухи о том, что ее муж изменял Ребекке: предположение о том, что его жена даже рассматривала такое необоснованное подозрение, которое могло способствовать ее решению покончить с собой, сильно расстраивает Росмера.

  Брендель, возвращаясь впервые за много лет, заезжает в Росмерсхольм, прежде чем продолжить проповедовать политическую свободу и реформы в городе, но его аудитория, несколько пьяная, избивает его и оставляет в канаве. Вернувшись в дом после инцидента, он признает, что его идеалы не пережили столкновения. Теперь он рекомендует подход прагматика Мортенсгаарда, который демонстрирует отсутствие собственных идеалов, убеждая Росмера поддержать реформаторское движение, при этом оставаясь христианином, хотя на самом деле Росмер потерял веру. Мортенсгаарду нужна общественная поддержка Росмера, чтобы показать, что есть видные, респектабельные, набожные граждане, которые согласны с его политикой.

  Образцы

  Центральный образ пьесы – Белый Конь из Росмерсхольма, ” семейный призрак “по фразе Ребекки. Его видели или по слухам видели персонажи после самоубийства Беаты. Лошадь символизирует прошлое, которое вращается вокруг мертвой жены Росмер и не дает покоя выжившим. Присутствие лошади в момент их смерти означает их неспособность «справиться» с преследующими их воспоминаниями. Белая лошадь похожа на «призраков», о которых миссис Алвинг упоминает в 1881 году трагедией Ибсена Призраки.

  Ибсен выбрал имя Росмера для своего главного героя в сознательном эхе норвежской легенды о Росмер Хэвманд, водяной, который заманивает молодую женщину на смерть, утонув; это очарование, которое он питает для Ребекки, вызывает катастрофу. Первоначальное название должно было быть «Белые лошади», чтобы отразить значение сверхъестественного элемента в пьесе.

  Предпосылки

  Ибсен часто использовал свое детское окружение и родственников в качестве моделей для людей, окружающей среды, мотивы и события в его пьесах, в том числе и в Росмерсхольме. Ученый Ибсена пишет, что утрата радости жизни является основной темой нескольких пьес Ибсена, включая «Росмерсхольм», в котором «дух мертвых и аристократизм чиновников [сильно задерживается] над поместьем [ и] розмерианский взгляд на жизнь облагораживает человека – но убивает счастье ». Ключевой темой в «Росмерсхольме» и других пьесах, по словам Найгаарда, была «утраченная радость жизни и грядущее новое государство пуританских государственных служащих. Это был дух государственных служащих из Аппер-Телемарк, семья Паус, “родственники Ибсена по обеим сторонам его родителей.

  Адаптации

  Радиоадаптация, переведенная Фрэнком МакГиннессом и направленная Питера Кавана, транслировался на BBC Radio 3 15 января 2017 года.

  Наследие

  Британская писательница Сисели Изабель Фэрфилд взяла псевдоним «Ребекка Уэст “от персонажа из Росмерсхольма.

  Роман 2018 года Смертельный белый автора Роберт Гэлбрейт открывает каждую (иначе безымянную) главу строкой из Росмерсхольма.

  В 2019 году спектакль был возобновлен в Театре герцога Йоркского в Лондоне в новой адаптации Дункана Макмиллана под руководством Яна Риксона в главной роли Том Берк, Хейли Этвелл и Джайлз Терера.

  См. Также

  • Разбитый успехом
  • Ребекка Уэст

  Ссылки

  Внешние ссылки

  • Росмерсхольм в Project Gutenberg
  • Росмерсхольм аудиокнига в общественном достоянии LibriVox
  • Росмерсхольм в базе данных Internet Broadway

  Related posts:

  1. Azrbaycan rüspublikasının vtndaşlığı
  2. Daşqın iskndrov kitabı
  3. Ingilis dili mündəricat
  4. Ingilis dili usaqlar üçün