Imadəddin nəsimi
Ehtiyacım var ona püşdü-pənahımdı Əli,
Имадеддин Насими. Поэт — бунтарь
История народов Востока знает немало личностей с железной волей, которые шли на казнь за свои убеждения, не изменяя им до последнего дыхания.
Однако ни одна из этих казней не была так трагична и мучительна, как казнь Насими — мученика больших идей. Именно поэтому вот уже более пяти веков его славное имя превозносится на Востоке как символ мужества, геройства, непоколебимой воли, верности своим убеждениям, о нем создают легенды и пишут художественные произведения.
На протяжении веков художники слова, желающие рассказать о непреклонности своих убеждений и верности любви, обычно уподобляют себя бессмертному Насими, этому рыцарю идей, восхищаются его выдержкой, волей и трагической смертью. Подлинное имя поэта до последнего времени было точно неизвестно.
Различны сведения и о месте рождения поэта. Некоторые местом рождения поэта называют деревню Насим близ Багдада, а также Диярбекир, Тавриз, Шираз, Шемаху и Баку. В результате исследований азербайджанских литературоведов установлено, что поэт родился в Ширване, в городе Шемахе, в середине XIV века. Там же он получил начальное образование.
В те годы Шемаха была столицей династии Ширваншахов и сыграла важную роль в истории азербайджанского народа. Ширван славился своим шелком. Город, где родились и творили многие ученые и поэты, был культурным центром и особенно возвысился в XII веке. Монгольское нашествие причинило Шемахе, как и другим культурным центрам Востока, огромные разрушения, но город продолжал оставаться культурным центром страны.
Кроме родного языка, поэт в совершенстве владел арабским и фарси и на этих языках свободно писал стихи. Насими овладел и науками своего времени, основательно изучил религиозно-философские труды и особенно труды о различных религиозных сектах. Из творчества Насими явствует, что он был знаком с художественными произведениями известных ученых-сектантов Востока о религиозных сектах, знал как азербайджанскую, так и арабскую, персидскую, таджикскую поэзию и философию.
В его произведениях наряду с Джалаледдином Руми, Шамсом Тебризи, Саади, Фаридаддином Аттаром упоминаются также имена таких известных ученых-философов и поэтов Востока, как Ибн Сина, Мухиаддин Ибн аль-Араби, Шибли, Керхи. Возможно, что поэт в молодые годы ознакомился также с произведениями Сефиеддина, основателя династии Сефевидов, пользовавшегося в то время большой славой в Ардебиле.
Из произведений поэта ясно видно, что он больше склонялся к секте Гусейна Мансура Халладжа, который в IX веке провозгласил «ана ал-хакк» («Я — истина, я — Бог»), за что был повешен по приговору духовенства в Багдаде. Воспитанный на наследии Низами, Хагани, Фалеки, Зульфигара Ширвани, Насими еще в молодости увлекся поэзией и первые свои произведения подписывал псевдонимом Хусейни.
Выбор этого псевдонима исследователи объясняют склонностью поэта к воззрениям секты Мансура Халладжа, а также шиитскими воззрениями, наблюдаемыми в его раннем творчестве. Был у него еще один псевдоним — Сеййид, которым он также подписывал свои юношеские стихи.
Юношеские годы поэта совпали со временем захвата Азербайджана Тимуридами. По приказу Тимура в захваченных им городах мобилизовывались прославленные мастера-архитекторы, художники, музыковеды, а также городские ремесленники, которых насильно отправляли работать в его столицу — в город Самарканд.
Тимур задумал создать себе величественную столицу, с этой целью каждый квартал Самарканда был назван именем одного из крупнейших городов Востока. В это время начала действовать новая секта—хуруфитов, выражавшая недовольство городских ремесленников насильными угонами мастеров на чужбину и призывавшая к борьбе против захватнической политики Тимура. Основоположник этой секты Фазлуллах Наими из Тавриза с целью распространения своих взглядов объездил ряд городов Востока, побывал в Ширване и Баку.
В этот период Насими познакомился с учением Фазлуллаха Наими, встречался с ним, разделял его воззрения и в знак уважения к нему подписывал свои стихи псевдонимом Насими. Из стихов поэта явствует, что данный псевдоним он взял себе после встречи с Фазлуллахом. Одновременно с Насими учение хуруфизма принял другой азербайджанский поэт, Абульгасан Али-уль-Ала, который в своих произведениях объявлял город Баку Каабой хуруфизма в связи с тем, что здесь жил Фазлуллах.
Своих достойных учеников Фазлуллах направлял в различные города Востока пропагандировать хуруфизм, теоретические основы которого он обстоятельно изложил в своих произведениях «Джавидан-намэ» («Книга о вечности»), «Мухаббят-намэ» («Книга любви») и «Новм-намэ» («Книга о сновидениях»).
В это время Насими писал:
В меня вместятся оба мира, Но в этот мир я не вмещусь. Я — суть, я не имею места…
Исламские фундаменталисты в штыки встретили новое веяние и с великой яростью расправлялись с иноверцами.
Из произведений поэта можно заключить, что одно время он жил в Багдаде, побывал в городах Ирака, посетил Турцию, города Токате, Бурсе и другие города, где распространял идеи хуруфизма, за что неоднократно подвергался арестам и не раз был брошен в темницы. Затем он отправился в город Халеб, подчиненный египетским мамлюкам. В Халебе в то время жило множество тюркоязычных племен.
Халеб был крупным торговым центром между Востоком и Европой. Там встречались торговые караваны из Индии и Ширвана. В конце XIV века из ширванского шелка в городах Сирии выделывались прекрасные ткани. Купцы с Запада везли ширванский шелк через Сирию в Европу. Возможно, сюда приезжали преследуемые в Баку и Шемахе хуруфиты. В Халебе поэт нашел сторонников и начал широко распространять свои взгляды. Он обосновался в Халебе и в течение многих лет жил там со своей семьей. Но деятельность его в этом городе не осталась не замеченной духовенством и султаном Египта Муайадом.
В 1417 году в Халебе Насими был арестован. В одном арабском источнике, «Кунуз-уз-захаб», о процессе по делу поэта говорится так: «Вероотступник Али Насими был казнен во времена Йашбека. В то время в «Дар-ульадле» (Дворце правосудия) в присутствии нашего шейха Ибн Хатиба ал-Насири и наиба (наместника) верховного кадия шейха Иззуддина Шамсуддина Ибн Аминуддовле, верховного кадия Фатхуддина аль-Малики и верховного кадия Шихабуддина аль-Ханбали рассматривалось дело (об Али аль-Насими). Он сбил с пути истины некоторых безумцев, и они в ереси и безбожии подчинялись ему. Этот вопрос был поднят перед судьями и богословами города неким Ибн аль-Шангаш Алханаданом. Судья ему сказал: «Если ты докажешь то, что говоришь о Насими, я не казню тебя».
Насими поклялся на Коране и отверг то, что говорили о нем. В это время появился шейх Шихабуддин Ибн Хилал. Заняв почетное место в меджлисе, он заявил, что Насими — безбожник и должен быть казнен, а раскаяние его должно быть отвергнуто. Ибн Хилал спросил: «Почему же вы его не казните?» Аль-Маливи ответил ему: «Напишешь ли ты приговор собственноручно?»
Тот ответил «да» и написал приговор, с которым тут же ознакомил присутствующих. Но они с ним не согласились. Аль-Малики сказал ему: «Судьи и богословы не соглашаются с тобой. Как я могу казнить его на основе твоих слов?» Йашбек сказал: «Я его не казню. Султан поручил мне ознакомить его с делом. Подождем, что султан прикажет по этому поводу». На этом меджлис разошелся. Насими остался в темнице.
О деле его было доложено султану Муайаду, от которого пришел приказ содрать с него кожу и в течение семи дней выставить в Халебе на всеобщее обозрение, обрубить ему руки и ноги и отправить Алибеку Ибн Зульгадару, его брату Насируддину и Осману Гарайолуку, которых Насими также сбил с пути. Так и сделали. Этот человек был гяуром и мулхидом (богоотступником). Упаси Боже, говорят, у него есть тонкие стихи».
Из этих сведений явствует, что поэт был казнен не только за религиозные убеждения, но, возможно, еще из политических соображений. Скорее всего, в доме поэта был сделан обыск и найдены письма от вождей мятежных племен Аггоюнлу и Карагоюнлу. В глазах любого правительства факт тайных сношений с мятежниками был более чем предосудительным. Как мы видим, халебское духовенство далеко не случайно обсуждало вопрос Насими на меджлисе.
Возможно, сам этот меджлис собрался по поручению султана Муайада, стоявшего в то время во главе центрального Египетскогогосударства мамлюков. Не поэтому ли, пока он затребовал дело Насими и знакомился с ним, поэта держали в темнице? Наконец, издав приказ о страшной казни поэта и отправлении его отрезанных конечностей своим политическим противникам, он преследовал цель напомнить им о пользе повиновения и тщетности попыток восставать против него.
Существует также ряд преданий о смерти Насими. В одном из них говорится, что однажды в городе Халеб некий молодой хуруфиг громко читал стихи Насими. Содержание стихотворения привлекло внимание духовенства. Чтеца арестовали. Чтобы не выдавать автора стихов, он заявил, что написал их сам. По решению духовенства его приговорили к смертной казни через повешение. В это время Насими находился у сапожника, который чинил ему обувь.
Узнав о происшествии, поэт устремился к месту казни, заявил, что стихи принадлежат ему, и добился освобождения молодого человека. Когда духовенство узнало, что Насими является приверженцем хуруфизма, оно вынесло решение живьем содрать с него кожу. Перед казнью поэт не отрекается от своих убеждений и во всеуслышание произносит: «Я — истина», «Я — Бог». Растерявшиеся перед стойкостью и мужеством поэта богословы с иронией спросили умирающего Насими:
«Если ты бог, то почему же ты бледнеешь по мере того, как теряешь кровь?»
«Я — солнце любви, которое взошло на горизонтах вечности. На закате солнце всегда бледнеет», — ответил поэт.
В этом же предании говорится и о том, что богослов, подписавший приговор о казни поэта, при этом заметил:
«Этот человек проклят, и если хоть капля его крови куда-нибудь упадет, это место необходимо отрубить и выбросить».
Совершенно случайно капля крови поэта упала на палец того самого богослова. Народ потребовал от него отрубить свой палец. Испуганный богослов ответил, что слова его — иносказание, и отказался отрезать себе палец.
Согласно другому преданию, Насими находился в Антабе и был близким другом вали (губернатора). Недруги поэта, решив поссорить его с городским головой, тайком вложили в обувь поэта экземпляр текста «йа син» — суры Корана. Затем в присутствии губернатора спросили его, как бы он отнесся к человеку, который топчет ногою текст Корана. Насими ответил, что этого человека необходимо опозорить и содрать с него кожу.
Тогда ты сам вынес себе приговор, сказали ему, и извлекли из его обуви экземпляр суры Корана.
Однако все это легенды. Ясно лишь, что скорый суд в Халебе собрался по прямому указанию султана в острастку идеологическим и политическим противникам.
Не только мужественная смерть Насими за свои убеждения, но, может быть, еще и то, что в своих произведениях поэт выразил большую любовь к человеку, веру в его могущество и творческие силы, мастерски сумел высказать свои прогрессивные идеи на языке высокого искусства, сделало имя его бессмертным даже для идейных противников поэта.
Имадеддин Насими. Поэт — бунтарь
Великий поэт-бунтарь Имадеддин Насими (1370- 1417) родился, по одной версии, в Шемахе, по другой- в Баку. Долгое время жил в Азербайджане, изучал математику, логику, астрономию, естественные науки.
В зрелые годы Насими познакомился с основателем секты хуруфизма Фазлуллахом Найми из Астрабада и до конца жизни следовал идеалам этого поэта и мыслителя. Фазлуллах Найми — пропагандист хуруфитских пантеистических идей-был в то время властителем дум передовой части общества. Его идеи отвечали настроениям широких народных масс, измученных завоевательной политикой тимуридов.
В конце XIV в. Наими был зверски казнен. После казни своего наставника Насими не мог более оставаться в Азербайджане. Пропагандируя учение хуруфизма, он скитался по странам Ближнего Востока-побывал в Турции, посетил Сирию и долгое время жил в Халебе.
Везде его бунтарская поэзия пользовалась огромным успехом, поэт находил себе сторонников среди всех слоев общества. Но в официальных кругах его считали еретиком. В Халебе, по подстрекательству фанатиков, Насими был задержан и казнен. По преданию, он принял мученическую смерть: с него живого содрали кожу. Так завершил свою жизнь великий поэт и мыслитель, имя которого вошло в историю как имя борца за раскрепощение человечества. Рассказывают, что и перед смертью он не переставал разоблачать лицемерных служителей ислама:
Попробуй захиду лишь палец один отрубить,
Отрекшись от правды, он будет пощады просить.
А здесь, поглядите, с живого всю кожу сдирают.
Кто истинно любит, без стонов и слез умирает.
Насими оставил богатое лирическое наследие: газели, касыды, рубаи. Его лирика пленяет своей страстностью, огненным темпераментом и философичностью. Не только в своих программных, но и в лирических стихах, воспевая любовь, женскую красоту, поэт подводит читателя к обобщениям, носящим поистине глобальный характер.
Основной мыслью поэзии Насими, пронизывающей все его творчество, является отождествление человека и бога, иными словами, обожествление человека. Еретическое учение о человеке-боге, подрывающее основы мусульманского вероучения, нашло поэтическое воплощение в стихах Насими. Человек в представлении поэта всеобъемлюще велик, в нем вся вселенная, он всемогущ, в нем вся премудрость мира:
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь.
Я — суть, я не имею места, и в бытие я не вмещусь.
Все то, что было, есть и будет, — все воплощается во мне.
Не спрашивай. Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь.
Вселенная — мой предвозвестник, мое начало — жизнь твоя.
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.
Предположенья и сомненья — всего лишь путь к тому, чтоб знать.
Кто истину узнал, тот знает — в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять.
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.
Я — жемчуг, в раковине скрытый. Я — мост, ведущий в ад и рай,
Так знайте, что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.
Я — тайный ключ всех тайных вкладов, я — очевидность всех миров,
Я — драгоценностей источник — в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен, но я -Адам, я — человек,
Хотя я сотворен вселенной, но и в нее я не вмещусь.
Я сразу-время и пространство, мир изнутри и мир извне,-
И разве никому не странно, что в них я тоже не вмещусь?
Идеи Насими выходили далеко за рамки его хуруфитских воззрений. Своими пламенными стихами он утверждал мир реальный, земной, с его горечью и невзгодами, но и с его высокими духовными свершениями, красотой и благородными страстями человека, подобного богу.
Велика роль Насими в развитии азербайджанского литературного языка. Создавая свои произведения на трех языках-азербайджанском, арабском и фарси, он способствовал дальнейшему совершенствованию родного азербайджанского языка, на котором отныне с одинаковой художественной силой прозвучали и любовные и философские стихи.
«Я — вечный свет, лишь с виду прах!» — сказал я.
«Суть всех вещей — в моих словах!» — сказал я.
Пускай не все поймут, пускай не все поверят:
«Аллах во мне, я сам — Аллах!» — сказал я.
Чтоб этот мир понять, им восхититься надо,
Чтоб свет любви познать, страдать в темнице надо,
И, если ты султан, а хочешь видеть бога,
С престолом и венцом тебе проститься надо.
Я тебя полюбил — и страшнее мученья нет,
Я по миру бродил — но нигде утешенья нет.
Всем теперь скажу: кроме губ незримых твоих,
Для души влюбленной иного леченья нет.
В чужой цветущий сад вошел я, дерзновенный,
И замер, восхищен красою сокровенной.
Склонилась лилия ко мне и прошептала:
«Ах, настоящий миг — лишь этот миг мгновенный!»
Я — вечность, ей нет и не будет конца,
Я — чудо творенья и сила творца,
Я — кравчий, наполнивший чашу познанья,
Я — свет, что пронзит все людские сердца!
перевод С. Северцева
Газели
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь
В меня вместятся оба мира,но в этот мир я не вмещусь.
Я суть, я не имею места,и в бытие я не вмещусь.
Все то,что было,есть и будет,все воплощается во мне
Не спрашивай! Иди за мною.Я в обьясненья не вмещусь.
Вселенная-мой предвозвестник,мое начало-жизнь твоя,
Узнай меня по этим знакам,но я и в знаки не вмещусь.
Предположеньем и сомненьем до истин не дошел никто,
Кто истину узнал,тот знает-в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять,
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.
Я жемчуг,в раковине скрытый.Я мост,ведущий в ад и в рай.
Так знайте,что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.
Я самый тайный клад всех кладов,я очевидность всех миров,
Я,драгоценностей источник,в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен,но я Адам,я человек,
Я сотворение вселенной,но в сотворенье не вмещусь.
Все времена и все века-я.Душа и мир-все это я,
Но разве никому не странно,что в них я тоже не вмещусь?
Светилом счастья озарен над нами небосвод
Светилом счастья озарен над нами небосвод,
Венера благостных времен сияет нам с высот.
Зерцалом быть нам нарекла и отразилась в нас
Та суть, что, сущностью светла, всей яви смысл дает.
Великих празднеств близок миг — ступай в чертог святынь,
«Велик Аллах, Аллах велик!» — взывает горний свод.
Что смолк, божественный певец? Раздайся рокот струн!
Здесь кипарис, краса сердец, на благо нам цветет.
О пленники любовных мук, отверзся скрытый клад —
Внемлите страждущие, звук потока райских вод.
Навек от сердца отреши все блага двух миров:
Нам повелитель стран души сокровища несет.
Ты птицу сердца не лови в тенета плотских пут —
Нам птица счастья и любви — дар благостных щедрот!
Разящи звуки моих слов, как острый меч Али,
Который головы врагов безжалостно сечет.
Едва лишь мускус черных кос обвеял Хорасан,
Благоухание принес сменивший ночь восход!
Покинь пустыню горемык, вернись в чертог души —
Твоей любимой лунный лик на мир сиянье льет.
Когда же ты с чела сорвешь смутительный покров? —
Ведь ты повергла сонм святош в смятенье и разброд!
Грудь Насими испещрена чертами тайных букв —
Господней воли письмена он на бумаге вьет!
Кто уподобил образ твой цветущей розе иль жасмину
Кто уподобил образ твой цветущей розе иль жасмину,
Тот розу и жасмин вознес, забыв красы первопричину.
Да будет не дано вовек тому увидеть стан твой стройный,
Кто кипарис иль райский дуб в мечтах возвысил не по чину.
Да будет пощажен за грех безверец-идолопоклонник,
Когда вослед за мной тебе поклонится, как властелину.
Едва коснется кос твоих дыханье утреннего ветра —
Их мускус обратит весь мир в благоуханную долину.
О, если идол не похож на твой прелестный лик нисколько,
Зачем, пред идолом склонясь, безверец гнет в молитве спину?
Чей зрячий взор остался слеп к печальной участи Юсуфа,
Кому была корысть во зло употребить его кручину?
Кому удастся описать твоих чуть видных уст цветенье,
Тот — прозорливец и мудрец, во всем провидящий причину.
Ты говоришь и говоришь, а уст твоих совсем не видно.
Да кто же говорит без уст — я усомниться не премину.
Когда бы все узнали перл, в словах моих речей сокрытый,
Аденский жемчуг знатоки ценили б лишь наполовину.
Прекрасный образ созерцать — да есть ли что-нибудь прекрасней?
Зачем неверящий глядит не на красу, а на личину?
А Насими твоим устам хвалу возносит ежечасно:
Дано им дух вдохнуть в тела, уже обретшие кончину!
Ты — мой идол, кумир, ты мне — вера и крепость моя
Ты — мой идол, кумир, ты мне — вера и крепость моя,
Ты — мой дух и покой, друг возлюбленный, суть бытия.
Ты — мой светоч и мрак, ты — огонь мой, светильник, мой луч,
Ты — мне гурия, свет, ты мне — рай и прохлада ручья.
Ты — нектар мой, шербет, мой бальзам и целебный настой,
Ты — целитель и врач, ты мне — милость, ты — мой судия.
Ты мне — роза, рейхан, мой цветок, гиацинт и тюльпан,
Благовонный мой сад, гюлистан мой и песнь соловья.
Ты — коран мой, урок, ты — хадис и абджад — суть всего,
Ты — молитва, ты — зов, нет вовеки тебе забытья.
Ты — мне тело и дух, ты — мой разум, рассудок и взор,
Ты — пощада и казнь, ты — и плоть мне, и крови струя.
Лишь обрел он тебя, — все, что есть, позабыл Насими:
Дивный мой кипарис, ты — всех краше, скажу не тая.
Фиалки-кудри к розе льнут, их томный запах прян
Фиалки-кудри к розе льнут, их томный запах прян,
Жасмином сердце смущено, его смутил рейхан.
А бадахшанский самоцвет — лишь отблеск твоих губ,
От уст твоих смутился перл, объят стыдом тюльпан.
А сердце мукой смятено в кромешной тьме кудрей:
В извивах кос его объял безумия дурман.
Когда твой образ создавать писец предвечный стал,
Он капли-родинки ронял, как точки зерн-семян.
Где розы выросли, скажи, подобные тебе?
Да есть ли кипарис в саду, стройнее, чем твой стан?
Взгляни на мускусный пушок у родниковых уст:
Он, словно вязь святых письмен, творцом всевышним дан.
Как сладко Насими воспел рубины уст твоих:
Вдали от сладких их речей он страстью обуян.
О, пусть твоя душа чужда утратам будет
О, пусть твоя душа чужда утратам будет,
Пусть кубок Джама твой всегда подъятым будет!
Твоя краса — укор и розам, и тюльпанам,
И пусть твой лик всегда красой богатым будет.
Пусть на тебя сойдут блаженство, радость, счастье,
А жребий зла и мук — злым супостатом будет.
Где чанг, зурна и най, где бубны и танбуры?
Пускай их звук и звон греметь раскатом будет.
Кто страсть к тебе питал, достоин благ и счастья,
Кто ж не любил тебя — тоской объятым будет!
Вершиной твой чертог пусть в небо вознесется —
Опора на земле твоим палатам будет.
«На что тебе твой друг?» — меня соперник спросит, —
Скажу: «Он мне мечтой, надеждой, златом будет!»
Подай же мне вина! Где прочны узы дружбы,
Веселья буйный хмель пусть до утра там будет.
Повержен Насими, он умер от разлуки,
О, сжалься — он тебе всегда собратом будет.
Запала пятнышком в цветок, расцветший в поле, родинка
Запала пятнышком в цветок, расцветший в поле, родинка,
Как зернышко в силках кудрей — приманкой, что ли? — родинка.
А ямки щек! Они под стать колодцу вавилонскому,
Влюбленных залучила в плен, томит в неволе родинка.
Как перлы — зубки, а уста — сродни рубину алому,
А над устами что блестит — то ль жемчуг, то ли родинка?
В стенанье ввергли соловья, как розы, щеки алые,
А пуще их — бутоны уст, а всех поболе — родинка.
В самом Египте платят дань твоим устам рубиновым,
И красотой своей слывет в Индийском доле родинка.
Раз утвердила власть свою в саду, цветущем розами,
Достойна шахской красоты и шахской доли родинка.
Ты цепи локонов своих на шею мне набросила —
Судила мне безумным быть в моей недоле — родинка.
Как ловко сердце Насими ты заманила хитростью,
И душу мне теперь гнетет до смертной боли родинка.
Прежде верная подруга не сдержала уговора
Прежде верная подруга не сдержала уговора —
Вот ведь как чудно случилось: вдруг с любимой вышла ссора.
Страсть к твоим волшебным чарам без следа меня сгубила,
И любовь, и торг наш бойкий — все закончилось так скоро!
Затаить в душе хотел я тайну твоего лукавства,
Только выпустило сердце мою тайну из затвора.
Страсть свою лечить не требуй, все стерпи, ведь есть надежда,
Что обидчица поможет, если сердце стало хворо.
Кто в тебя влюбленным не был, за любовь не отдал душу,
Нет ему ничуть почтенья и достоин он позора.
Извела любовь мне душу, истерзала тайной хворью:
Пуще золота я желтый, пожелтел я от измора.
О, прошу, яви мне верность — да не скажет злой соперник,
Мол, в неверности подруги и причина их раздора.
Не напрасно сладкоречьем Насими свой стих украсил:
Он в речах у сладкоустой сладость слов сбирает скоро.
Пролилась пора Навруза благостною тучей снова
Пролилась пора Навруза благостною тучей снова,
Главный шейх твердыни нашей пьет нектар шипучий снова.
Распустив бутоны, розы будто с лиц завесу сняли,
Соловей в саду заводит лад хмельных созвучий снова.
Древний мир одеждой новой весь облекся в эту пору,
Лик вселенной свеж и полон красотою жгучей снова.
Посмотри, красавец-кравчий в чашах всем вино разносит,
Всех пьяня и сам пьянея, цедит хмель тягучий снова.
Хочешь выпить сок пьянящий с гурией под сенью рая —
Выйти в сад вдвоем с любимой есть весною случай снова.
О, подай вина мне, кравчий, я нарушу покаянье,
Сокрушен зарок мой давний силою могучей снова.
Насими, доверься ветру, пусть любимой тайну скажет:
Мол, подавлен он и сломлен, пощади, не мучай снова.
Сень хумаюнова крыла и милость бога — твои косы
Сень хумаюнова крыла и милость бога — твои косы,
Пленяют души и тела, казнят их строго твои косы.
Я кос твоих не уступлю за блага двух миров, о пери,
И не убавят ввек цены, хоть ненамного, твои косы.
Лик вечности — твое чело, и тот вовек не будет вечен,
Кто пылом страсти не любил, о недотрога, твои косы.
Суть наших душ — в твоей душе, а в косах — часть души сокрыта,
Опора душам в теле — ты, а им подмога — твои косы.
В окружьях глаз, в витках кудрей таится сила воскрешенья,
И судных дней в своих витках таят премного твои косы.
Людей ввергаешь ты в соблазн твоими черными очами,
Для всей вселенной — смута смут, мятеж, тревога — твои косы.
Лишь набежит внезапный вихрь, запутав мускусные пряди,
Велят мне дни мои в тоске влачить убого твои косы.
Твой лик объемлют две косы, но суть чела меж них едина,
Все сущее — одно, и смысл того залога — твои косы.
Мне завитки твоих кудрей шлют благовонье на рассвете,
Восход светил, чей свет во тьме скользит полого — твои косы.
И не виню я кос твоих, что им обеты рушить любо,
Даруя жизнь всему вокруг, чтут верность строго твои косы.
Явленье сущего — твой лик, он — веры праведной обитель,
Благословенный свет лачуг и мрак чертога — твои косы.
Ведут к блаженству Насими, сулят ему блаженство рая
Величье бога, правый путь и в рай дорога — твои косы.
В предвечном мире бытия провидел я любимой лик
В предвечном мире бытия провидел я любимой лик,
И знаменьем краса твоя открылась мне на свитках книг.
Нельзя помыслить естество превыше лика твоего,
Иное для меня мертво — лишенный сути бледный блик!
От мук разлуки и обид вовек мне не стенать навзрыд:
В «Насущном хлебе» был открыт мне единения тайник!
Всю суть благого тайника от волоска до волоска
По знакам мушек и пушка я на челе твоем постиг.
Ее рубинов-уст вино, что от всех утаено,
Мне было господом дано как животворнейший родник!
Из ликов, созданных судьбой, тобою посрамлен любой:
Лишь тот, что воплощен тобой, красой невиданной велик.
С тех пор, как вечны времена, и высям неба жизнь дана,
Тебе подобная луна не восходила ни на миг!
Твой лик невежда-зубоскал с людским обличием равнял,
Но где единый бог бывал, подобно людям, многолик?
«Пей, — очи кравчего велят, — налитый в кубок хмель услад:
В чертоге единенья взят сей кубок — чаша горемык!»
От века та краса была для нас величием светла,
И вечный свет ее чела навеки в нашу суть проник.
О Насими, совет в делах тебе дарует Фазлуллах,
И бытия ничтожный прах тобой с земли развеян вмиг!
Пришла весна, весна идет в красе зеленого покрова
Пришла весна, весна идет в красе зеленого покрова
Забудь незрелых дум разброд, — вино в кувшинах бродит снова!
«Внемли, — мир тайн ко мне воззвал, — здесь все твое: уста красавиц,
И хмелем брызжущий фиал, и сад, расцвеченный пунцово!»
Пусть суфий чистый хмель не пьет — не обращай к нему укоров:
Ему дан высший дар щедрот — осадок, пенная основа!
Порог торгующих вином дыханием Исы овеян,
Иди за данью в этот дом — под сень их благостного крова!
Радетель истинной красы! Вкуси багряного настоя —
Стал купой роз огонь Мусы, и соловей поет бедово.
Что вечный век для головы, любви не ведавшей вовеки?
Такие головы мертвы, а мертвый груз таскать не ново!
Не дремлют недруги твои, твой каждый грех подстерегают —
О сердце, горе затаи, о тайне мук моих — ни слова!
О, пей же, мудрый весельчак, под звуки чанга, уда, ная, —
«Прекрасна радость райских благ!» — взывает глас господня зова.
К чему, душа, пустой вопрос, как я страдал минувшей ночью, —
Да только ли вчера от слез терзался в муках я сурово?
Дай, кравчий, суфию вина — у нас в чертоге исцеленья
Вином навек исцелена душа глупца и пустослова.
О Насими, пока ты пьешь, уста возлюбленной лобзая,
Ты перед ханжеством святош главу не склонишь бестолково!
Из пустырей небытия был дух святой на свет явлен
Из пустырей небытия был дух святой на свет явлен
Неизреченное тая, в сиянье явных мет явлен!
Светило истины взошло в мельчайших блестках бытия,
И свет его осилил зло — был, солнцем обогрет, явлен.
Над вечностью подъемля стяг, «Я — истина!» — воззвал Мансур —
Земле и небу вечных благ нетленный был завет явлен.
Благого лика естество, ты — свиток истины самой:
Весь сущий мир из букв его — в покровы их одет — явлен.
О воссиявшее во мгле зеркало светлого чела,
Где, на каком еще челе, всей сущности отсвет явлен?
Свет, бывший тайным, не угас: любовью ангелов храним,
Он праведникам был не раз в награду за обет явлен.
О чтущий идолов! Усвой величье господа, прозри:
Господней волей идол твой, как и любой предмет, явлен!
Отшельник, жаждущий постичь ниспосланного слова суть!
Внемли тебя зовущий клич: желанный миг бесед явлен.
О ты, кто ханжеству радел, — живущий ложью лицемер!
Каков итог свершенных дел, таков им и ответ явлен.
О шах, погрязший в злых делах на бренном троне бытия!
Едва услышишь слово «шах» — глядишь, и мат вослед явлен!
Хвала творцу! Он не суров к мужам обета и любви:
Им без зароков и постов всевышнего совет явлен.
Дар истины из двух миров просил смиренно Насими —
И был услышан страстный зов: тот дар, что им воспет, явлен!
Сравню с луною я твой лик — и тут же гибну от стыда
Сравню с луною я твой лик — и тут же гибну от стыда
Сравню тебя с людьми — и вмиг пред богом стыдно мне тогда.
Такой, как ты, и небеса не сыщут в ангелах своих:
Тебе одной дана краса, столь совершенна и горда!
О, не досадуй ты на ложь о черноте твоих кудрей:
Что в черной зависти найдешь, помимо злобы и вреда!
Тайник свиданья отопрет лишь оценивший суть твою:
Глубинный жемчуг сыщет тот, кому глубь моря не чужда.
«Где мое сердце?» — я вопрос к ней обратил, и был ответ:
«Его тенета моих кос заполонили навсегда!»
Рожден из праха, прахом вновь я стал, но ты не сыщешь в нем
Пылинки, где моя любовь не сохранила бы следа!
Тебе без сердца суждено, душа, со мною вековать:
Из пут ее кудрей оно не возвратится никогда.
«Словам красавиц веры нет!» — мне говорят, а я скажу:
«Красивым чуждо чтить обет, в их сердце верность не тверда!»
Отшельник, дружбу ты найдешь в хмельном разгуле — у гуляк:
Чем лучше ханжество святош — их лицемерье и вражда?
Тебе, чья стать — из серебра, да будет хною кровь моя:
Ведь если ты со мной добра, то мне и гибель — не беда!
О, Насими — с тобой! Ему и оба мира не нужны:
Кто предан истине, тому какая в двух мирах нужда?
Когда моя луна взойдет на небосклоне красоты
Когда моя луна взойдет на небосклоне красоты
Весь озаренный небосвод и лик луны увидишь ты.
Едва увидит райский сад твой величаво-стройный стан,
Падут и в ревности сгорят все кипарисы и кусты.
Когда, красой своей горда, с чела отнимешь ты покров,
Поникнут розы от стыда, кляня разбитые мечты.
Твой лик, сверкая белизной, затмил и пристыдил луну:
Она ущербной и больной взошла в оправе темноты.
Гадал я, в чем судьба моя, по свитку лика твоего —
В любой из сур провидел я Юсуфа дивные черты.
Ты станом в сердце мне вросла, о мой желанный кипарис, —
Меня пронзила та стрела — все силы сердца отняты.
Когда бы ты в своей красе предстала ангелам, они
Воскликнули бы разом все: «Вот лик нетленной чистоты!»
Витки курчавого пушка блестят у влаги твоих уст —
Так у прохлады родника кустятся вешние листы!
Твоих бровей крутой излом — как полумесяц в небесах,
Твоим сияющим челом все выси неба залиты.
Когда б отшельникам прочли хоть строчку этого стиха,
Их стон восторженный с земли достиг бы горней высоты!
Твои уста! Все тайны их лишь Насими сумел познать —
Кому же тайну уст своих, кроме него, явила ты?
Провидцы истины твой лик красой томящей называют
Провидцы истины твой лик красой томящей называют.
А кудри — узами вериг, коварной чащей называют.
Все пленники любовных грез скрижалей вечных письменами
Извивы твоих черных кос и лик манящий называют.
Влюбленным суть твоих очей открыл священный стих о птицах:
Они черту твоих бровей в веках парящей называют.
И даже те, кто лгать готов, — твоих зубов увидев перлы,
Бесценной нитью жемчугов их ряд блестящий называют.
Кто видел, как твой сад влекущ, они, любовью одержимы,
Его красою райских кущ животворящей называют.
Хмельные от истомных глаз, тобой плененные страдальцы
Аскетом, затаившим сглаз, твой взор пьянящий называют.
Плененные твоей красой в ней видят след китайской кисти:
Они напрасно образ твой красой мертвящей называют.
Ты — бедствие для горемык: ты жизнь и веру похищаешь,
И люди — мукою твой лик, бедой грозящий, называют.
Все, кто душой к тебе влеком, к рубинам уст твоих стремятся:
Их верно райским родником — водой живящей — называют.
Как Насими, по свиткам книг познавшие твой образ вечный
Скрижалью истины твой лик, глаза слепящий, называют.
Лучась челом, правдиво говорит
Лучась челом, правдиво говорит:
«Мой лик — луна и диво!» — говорит.
«О, если кипарис пленен не мной,
Что ж к розам льнет он льстиво?» — говорит.
Кичлив красой извив ее кудрей,
Но правду вязь извива говорит!
Трепещет сердце: кто стучится в дверь?
А горе «Друг твой» — лживо говорит.
«Где стан твой тонкий?» — я ее спросил, —
«Не знаю, где!» — игриво говорит.
Любой, кого про лик ее спрошу,
«В нем око мира живо!» — говорит.
Мудрец, проникший в суть ее красы,
«Она — сам бог!» — учтиво говорит.
Я косы ее с мускусом сравнил —
«Ах, ложь всегда болтлива!» — говорит.
«О, утоли, — молил я, — пыл души!» —
«Могу ли?» — горделиво говорит.
«Нет смуты, равной смуте моих глаз», —
Кумир мой справедливо говорит.
«За миг со мной всего два мира дать —
Не велика ль нажива?» — говорит.
Она игрой бровей, очес и кос
«Свиданье — миг порыва!» — говорит.
О Насими, она дыханьем уст
«Ты захмелел на диво!» — говорит.
перевод С. Иванова
İmadəddin Nəsimi
Seyid Əli Seyid Məhəmməd oğlu İmaməddin Nəsimi 1369-cu ildə Şamaxıda anadan olmuşdur. Azərbaycan şairi, mütəfəkkir «İmaməddin Nəsimi» adı ilə məşhurdur. İlk təhsilini Şamaxıda almış, dövrün elmlərini, dinlərin tarixini, məntiq, riyaziyyat və astronomiyanı öyrənmişdir.
10-cu əsrdə Bağdadda dara çəkilmiş Həllac Mənsur Huseyninin sufi görüşlərini təbliğ edən Nəsimi ilk şerlərini «Hüseyni» təxəllüsü ilə yazmışdır. 14-cü əsrin sonlarında Azərbaycanda geniş yayılmış hürufi təşkilatları ilə əlaqə saxlamışdır. Hürufiliyin banisi Fəzlullah Nəiminin görüşlərini mənimsəyərək, bu təriqətin fikirlərini təbliğ edən şerlər yazmağa başlamış və bu vaxtdan etibarən Nəiminin təxəllüsü ilə həmahəng səslənən «Nəsimi» təxəllüsünü qəbul etmişdir.1394-cü ildə Nəimi edam edildikdən sonra onun «Vəsiyyətnamə»sinə əsasən Nəsimi Təbrizə, oradan da Anadoluya (Türkiyə) getmiş, hürufilik fikirlərini yaydığı üçün dəfələrlə zindana salınmışdır. Ömrünün son illərini Hələbdə (Suriya) yaşamış, orada həbs olunmuş, «kafir», «dinsiz» elan edilərək Misir sultanının əmri və ruhanilərin fitvası ilə diri-diri dərisi soyulmuşdur. Nəsimi mürəkkəb yaradıcılıq yolu keçmişdir. Nəsimi lirik şairdir. Yaradıcılığa aşiqanə şerlərlə başlayan Nəsimi sonralar dövrün siyasi, ictimai, əxlaqi mövzularında əsərlər yazmış, Azərbaycan ədəbiyyatı tarixində ana dilində yaranan fəlsəfi qəzəlin banisi olmuşdur.
O, həyat, cəmiyyət haqqında açıq deyilməsi qorxulu olan tənqidi fikirlərini aşiqanə misralar və ya təbiət təsvirləri içərisində söyləmişdir. Nəsiminin bədii yaradıcılığı Azərbaycan poeziyasının və ədəbi dilinin inkişafında mühüm bir mərhələdir. Nəsiminin yaradıcılığı dilçilik, xüsusilə Azərbaycan türkcəsinin tarixi inkişafını öyrənmək baxımından da müstəsna əhəmiyyətə malikdir. Nəsimi Azərbaycan şerinin şəkli xüsusiyyətlərinin təkmilləşməsində çox mühüm rol oynamış, əruz vəzninin bəhrlərini Azərbaycan dilinin xüsusiyyətlərinə uyğunlaşdırmağa çalışmışdır.
O, 3 dildə gözəl müləmmələr yazmışdır. Nəsimi Azərbaycan ədəbiyyatında ana dilində ilk dəfə müstəzad, mürəbbe və tərcibəndlər yazmışdır. Onun rübailəri, tüyuğları bədii quruluş və məzmunca oricinal və qiymətlidir. Rübailərində hürufiliyin müddəaları, şairin fəlsəfi görüşləri, Həyat və Kainat haqqında düşüncələri yığcam və məntiqi bir dildə ifadə olunmuşdur.
Nəsiminin əsərləri hələ sağlığında Azərbaycan, Yaxın Şərq, İraq, Kiçik Asiya və Suriyada, eləcə də Orta Asiyada və uyğurlar içərisində geniş şöhrət tapmışdı. Nəsiminin ana dilində yazdığı əsərlər Azərbaycan şerinin inkişafına, o cümlədən Şah İsmayıl Xətai, Füzuli, Vaqif kimi böyük sənətkarların yaradıcılığına qüvvətli təsir göstərmişdir.
Nəsimi yaradıcılığı 15-ci əsrdən etibarən bütün türk ədəbiyyatına (türk, türkmən, özbək və s.) qüvvətli təsir göstərmişdir. Nəsimi əsərləri erməni əlifbası ilə köçürülmüş, Azərbaycan türkcəsində yazan erməni şair-aşıqlarına da təsir göstərmişdir. Şairin əsərləri əlyazma şəklində geniş yayılmışdır.Həmin əlyazma nüsxələri dünyanın bir sıra mötəbər kitabxanalarında saxlanılır. Şairin əsərlərin dönə-dönə çap edilmiş, haqqında tədqiqat əsərləri yazılmışdır.
YUNESKO-nun qərarı ilə Nəsiminin anadan olmasının 600 illiyi dünya miqyasında qeyd olunmuş (1973), Azərbaycanda və Moskvada keçirilən yubiley təntənələrində dünyanın bir çox ölkəsindən gəlmiş nümayəndələr iştirak etmişdir. Bakı rayolnlarından birinə Nəsiminin adı verilmiş, Bakıda heykəli (heykəltaraşlar T.Məmmədov, İ.Zeynalov) ucaldılmışdır.Azərbaycan EA Dilçilik İnstitutu Nəsiminin adınadır.
“Qürbətin doğma məzarları” — Nəsiminin qəbri
Modern.az saytı vətənində deyil, qürbətdə “uyuyan”, müəyyən səbəblərdən, yaxud hansısa missiya naminə doğma məkanı tərk edən və həyatla da orada vidalaşan tanınmış simaları tanıtmaq qərarına gəlib. İlk olaraq Azərbaycan filosofu, hürufizmin Nəimidən sonra ən görkəmli nümayəndəsi olan İmadəddin Nəsiminin məzarından bəhs ediləcək. Bu gün Nəsiminin qəbri mühasirə halqasında olan Hələb şəhərindədir.
XV əsrin əvvəllərində hürufiliyin zəngin elmi-ilahi əsaslarını başqa ərazilərdə yaymaqdan ötrü Nəsimi bir çox yerlərə səyahət edib. Fəzlullah Nəimi ideyaları və öz poeziya inciləri düşdüyü yerlərdə yaxşı qarşılansa da, həmin ərazilərin hakim dairələri tərəfindən təqiblərə məruz qalıb. Osmanlı zindanlarında bir neçə dəfə həbs edilən Nəsimi Suriyanın Hələb şəhərində öz moizələrini oxuyarkən aşkar olunub və həbs edilib.
Məlumatlara görə, iki dəfə keçirilən məhkəmədə Hələb qaziləri və divandakı digər sözükeçənlər arasında Nəsimiyə ölüm cəzası verilməsinə dair qərar qəbul olunmasında yekdillik əldə edilməmişdi. Bu barədə düzgün məlumat verən məşhur ərəb tarixçisi Müvəffəqəddin Əhməd ibn İbrahim əl Hələbi “Künuzüz-zəhəb, tarixi-Hələb” adlı əsərində mötəbər sənədlərə əsaslanaraq göstərir ki, dinsizliyi barədə əsassız ittihamları rədd edən Nəsimi mühakiməsi zamanı kəlmeyi-şəhadət gətiribmiş. Buna görə, məhkəmədə hakimlərin əksəriyyəti şairə rəğbət bəsləmiş, onun edamına razı olmamışdılar.
Buna baxmayaraq, o zaman Hələb ərazisinin də tabe olduğu Misir sultanı Məmlük ibn Müəyyədin fərmanı ilə böyük şair dəhşətli bir tərzdə edam olunub, ona çıxarılan bədnam hökm öldürülüb, dərisinin soyulması olub.
Nəsiminin məzarının Suriyanın Hələb şəhərində olması uzun illər Azərbaycan cəmiyyətinə məlum olmayıb. 1968-ci ildə xalq şairi Rəsul Rza Suriyaya ezamiyyətə gedərkən Nəsiminin qəbrinin Hələbdə olduğunu aşkar edib və bir sıra əlyazma nüsxələrini tapıb. Hələbdə Nəsiminin qəbrini ziyarət edib qayıdandan sonra Rəsul Rza Bakıda ”Ədəbiyyat və incəsənət” qəzetində dərc etdirdiyi ”Cahana sığmayan şairin qərib məzar” alı məqaləsində böyük şairdən bəhs edib.
Çox-çox sonralar Azərbaycan hökumətinin dəstəyi Nəsiminin məqbərəsi və onun ətrafı abadlaşdırılıb.
Nəsimi onun adı ilə tanınmış təkyədə dəfn olunub, bu təkyə Hələbin əl-Ferafire məhəlləsində “Sultan hamamı” adı ilə məşhur olan hamamla üzbəüz və hökumət evinin yanındadır. Bu təkyəni idarə edən şeyxlər ona “Nəsimi təkyəsi” deyirlər”.
Nəsiminin böyük qardaşı və ilk müəllimi hesab olunan Şah Mərdan adlı şair isə öz doğma torpağında uyumaqdadır. Belə ki, Şamaxının Məlhəm kəndi həndəvərində salınan Şah Mərdan qəbiristanlığı məhz adını o şairdən götürür. Çağdaşlarından fərqli olaraq Jəmu Dəmun (yəni dağınıq saçlı) ləqəbli bu şair nə missionerlik məqsədilə, nə də ki, qürbət saraylarını rövnəqləndirmək üçün vətəni tərk etməyib. Amma o zaman yəni XIV əsrdə çox adam nəyəsə aldanaraq yad saraylara üz tutublar. Pakistan, Əfqanıstan, Hindistana qədər gedib çıxan bu şairlər elə orada da vəfat edib.
Filologiya elmlər doktoru Sənan İbrahimovun dediyinə görə yad ellərdə basdırılan bəlkə də 100-dən çox mütəfəkkirimiz var. Elə bu səbəbdən də onlar ictimaiyyətimizə məlum deyil.
Elmin Nuri
İmaməddin Nəsimi: şeirləri
Məndə sığar iki cahan, mən bu cahana sığmazam!
Gövhəri-laməkan mənəm, kövnü məkana sığmazam!
Ərş ilə fərşü kafu nun, məndə bulundu cümlə çun,
Kəs sözünü və əbsəm ol, şərhü bəyanə sığmazam.
Kövnü məkandır ayətim, zatinədir bidayətim,
Sən bu nişanda bil məni, bil ki, nişanə sığmazam.
Kimsə gümanı zənnilə olmadı həqqilə biliş,
Həqqi bilən bilir ki, mən zənnü gümanə sığmazam.
Surətə baxü məniyi sürət içində tanı kim,
Cismilə can mənəm, vəli, cismilə canə sığmazam.
Həm sədəfəm, həm inciyəm, həşrü sirat əsənciyəm,
Bunca qümaşü rəxt ilə mən bu dükanə sığmazam.
Gənci-nihan mənəm, mən uş, eyni-əyan mənəm, mən uş
Gövhəri-kan mənəm, mən uş bəhrəvü kanə sığmazam.
Gərçi-mühiti-əzəməm, adım Adəmdir, adəməm,
Tur ilə kün-fəkan mənəm, mən bu məkana sığmazam.
Can ilə həm cahan mənəm, dəhrilə həm zaman mənəm,
Gör bu lətifəyi ki, mən, dəhrü zəmanə sığmazam.
Əncüm ilə fələk mənəm, vəhy ilə həm mələk mənəm,
Çək dilini və əbsəm ol, mən bu lisanə sığmazam.
Zərrə mənəm, günəş mənəm, çar ilə pəncü şeş mənəm,
Surəti gör bəyanilə, çünki bəyanə sığmazam.
Zatiləyəm sifat ilə, gülşəkərəm nəbat ilə,
Qədriləyəm bərat ilə, püstə dəhanə sığmazam.
Şəhd ilə həm şəkər mənəm, şəms mənəm, qəmər mənəm,
Ruhi-rəvan bağışlaram, ruhi-rəvanə sığmazam.
Tir mənəm, kəman mənəm, pir mənəm, cavan mənəm,
Dövləti-cavidan mənəm, ayinədanə sığmazam.
Gərçi bu gün Nəsimiyəm, haşimiyəm, qureyşiyəm,
Məndən uludur ayətim, ayətə, şanə sığmazam.
Gərəkməz
Mana sənsiz cahanu can gərəkməz,
Vüsalın var ikən hicranın gərəkməz.
Ləbi-ləlin zülal abindən ayru,
Şərabi-çeşmeyi-heyvan gərəkməz.
Qəmindir könlümün təxtində sultan,
Bir iqlimə iki sultan gərəkməz.
Yetər dərdin dəva müştaqə, neçün,
Ki, dərdin bilənə dərman gərəkməz.
Gülüstanın gülü sənsiz tikandır,
Mana sənsiz gülü reyhan gərəkməz.
Gəl, ey aşiqlərin rizvani hüsnün,
Ki, sənsiz aşiqə rizvan gərəkməz.
İki aləmdə didarından özgə,
Mana, ey sürəti-rəhman, gərəkməz.
Vüsalın şərbətin içən mühibbə,
Fəqanın ağusu çəndən gərəkməz.
Mana səbr eyləmək sənsiz, nigara,
Əgər müşkil, əgər asan gərəkməz.
Əzəldə qılmışam eşqinlə peyman,
Bütün peyman, sınıq peyman gərəkməz.
Kəsilməz gərçi vəslindən Nəsimi,
Gözündən olduğun pünhan gərəkməz.
Səndədir
Ey özündən bixəbər, gəl haqqı tanı, səndədir,
Gəl vicdan şəhrinə seyr et, gör anı səndədir.
Qandadır deyü nə sərgərdan gəzərsən zənn ilən,
Gəzməgil hər mənzili çün can məkanı səndədir.
Mən nə vəch ilən deyəm haqqı ki, səndən ayrıdır,
Çün gözümlə görmüşəm haqqın nişanı səndədir.
Bülbüli-qüdsi isən ayrı gülüstan gözləmə,
Seyrə çıx, ruhul-əminin gülüstanı səndədir.
Yeddi müshəfdir yüzün, iştə qiraətlən tamam,
Alim ol ol səbadan, çün səbagani səndədir.
Sürətü nitqin kəlami-layəzali ta əbəd,
Xalqa təfsir eylə çün şəhru bəyanı səndədir.
Ey Nəsimi, məntiqut-teyrin bəyanın eylə kim,
Bilələr simurği-Qafın aşiyanı səndədir.
Eylə
Dünya duracaq yer deyil, ey can, səfər eylə!
Aldanma anın halına, andan həzər eylə!
Bir halə qərar eyləmə əyyam, keçər ömür,
Ey əhli-nəzər, baxma bu halə, nəzər eylə!
Payəndə degil dövləti, ey xacə, cahanın,
Əsbabinə aldanma, gəl andan güzər eylə!
Gəl aşiq isən sidq ilə şol dilbər üçün, gəl,
Can ilə cahan ortaya qoy, tərki-sər eylə!
Düşdü saçının zülmətinə könlüm, ilahi,
Şol hali-pərişanə bu şami səhər eylə!
Çün hüsnünə xətm oldu bu gün dövri-məlahət,
Ey fitnələrin xatəmi, şəqqül-qəmər eylə!
Gər Musiyi-İmran kimi şol narə sataşdı,
Gəl, tabişini göstərü şəhri-şəcər eylə!
Dünya evinin səltənəti beş gün imiş çün,
Bünyadını yıx, ər kimi, ziru zəbər eylə!
Şol püstədəhanın xəbərin bildi Nəsimi,
Şirinlərə şol tüngi-şəkərdən xəbər eylə!
Ayrılır
Ey müsəlmanlar, bugün ol yari-pünhan ayrılır,
Ağlamayım neyləyim, çün gövdədən can ayrılır.
Ey sənəm, hicran əlində naleyi-zar eylərəm,
Gözlərimdən sanasan dəryayi-ümman ayrılır.
Ol səbəbdəndir ki, mən bimarü rəncur olmuşam,
Xəstə könlüm mərhəmi şol dərdə dərman ayrılır.
Rəngi-çöhrəm zərd olubdur, qamətim həm çün hilal,
Ol günəş üzlü həbibim, ləli xəndan ayrılır.
Taqətim, səbrim tükəndi,yarsız mən neylərəm?
Əqlimi şeyda qılan ol çeşmi fəttan ayrılır.
Məhşəri-yovmül-hesab qopdu qiyamət başıma,
Ey Yusif surətli, məndən piri-Kənan ayrılır.
Ey cigərsuz nari-firqətdən Nəsimi çarə nə?
Hər kimə «nəhnü qəsəmna» çün əzəldən ayrılır…
Ey uzi gül, ləbləri mərcanımız!
Ey uzi gül, ləbləri mərcanımız!
Ey gözü nərgis, şəhi-məstanımız!
Üzünə qarşı sücud eylər mələk,
Səcdəyə inkar edər şeytanımız.
Nünü eynin həq kitabıdır, vəli
Surətin nəqşidurur Quranımız.
Surəti-həqdir cəmalın, ey nigar,
Uş nəbinin sözləri bürhanımız!
Can eşqə düşdü, ey könül, yarəb, nədir tədbirimiz?
Can eşqə düşdü, ey könül, yarəb, nədir tədbirimiz?
Can neyləsin, biçarə, çün həqdən budur təqdirimiz.
Miskin saçın eşqi bizi zəncirə çəkdi, bağladı,
Yəni ki, biz məcnunları, sol həlqədir zəncirimiz.
Saqi ləbindən doğmuşuz, yəni ki, beydən lam ilə,
Fitrət günündən ta əbəd sol dayədəndir şirimiz.
Şol gözlərin kirpiginə aşiq necə seyd olmasın,
Gör kim, nə yaydandır gələn sol zəxmə mərhəm tirimiz.
Zöhdü səlahu tövbənin ərkanın əhli-zərqə sor,
Eşqə murid olduq bu gün eşqi-əbəddir pirimiz.
Əshabi-kəhfin sirrini görmüş liqayi-Turə sor,
Niçün ki, «Gəttur» əhlinin kəhfindədir Qətrimiz.
Qurandır anın surəti, aydır Nəsimi, sən degil.
Münkir əgər yox deyirisə uş müshəf, uş təsirimiz.
Mərhaba, ey bəhri-zatın gövhəri-yekdanəsi,
Mərhaba, ey bəhri-zatın gövhəri-yekdanəsi,
Şəmi-vəhdətdir cəmalın kün-fəkan pərvanəsi
Ta əbəd hüsnün önündə səcdeyi-şükr eylərəm,
Ey cəmalın Kəbə, sənsən Küntə-kənzin xanəsi!
Hər ki qəvvas oldu bildi vəhdətin bəhrində kim:
Aləmin cismi sədəfdir, sənisən dürdanəsi.
Möminin Kəbə yeridir, kafirin bütxanələr,
Aşiqin dost eşigidir Kəbəvü bütxanəsi.
Buldu ləlindən Nəsimi nəfxeyi-ruhulqüdüs,
Ey Nəsiminin həyatı, canımın cananəsi.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Qaşın vəhyi bizə bürhan irişdi
Qaşın vəhyi bizə bürhan irişdi
Üzündə təvili-furqan irişdi.
Üzündə həq kitabı-vəhyi-mürsəl
Zəhi dövlət, sana həqdən irişdi.
Qaşınla kirpigin Turun dağında
Necə bir Museyi-İmran irişdi
Aşiq öz dərdinə çün buldu dərman,
Həzaran hikməti-Loğman irişdi.
Necə bir hikmət ilə tökdü qanın,
Neçənin dərdinə dərman irişdi.
Fənayi-mütləq oldum eşq içində,
Əzəldən çün tənə ol can irişdi.
İtirmə Misrini sən, ey Nəsimi
Bu Misrə Yusifi-Kənan irişdi.
Dilbəra mən səndən ayri omru-canı neylərəm
Dilbəra mən səndən ayri omru-canı neylərəm
Tacu-taxtı, mülki-malı , xanimanı neylərəm?
İstərəm vəsli camalına ta qılam dərdə-dəva
Mən sənin bimarinam, özgə dəvanı neylərəm?
Çox dualar qılmışam mən xaliqin dərgahına,
Çün muradım hasil olmaz, mən duanı neylərəm?
Ey müsəlmanlar bilin yar ilə xoşdur cahan
Çünki yardan ayrı düşdüm, mən bu cahanı neylərəm?
Dilbər aydir: Ey Nəsimi, sabir ol, qılma fəgan,
Mən bu gun səbr eyləsəm, danla fəganı neylərəm.
Mən qulami xanədanam, padişahımdı Əli
Mən qulami xanədanam, padişahımdı Əli,
Ehtiyacım var ona püşdü-pənahımdı Əli,
Könlümü qıldı münəvvər, merhimanımdı Əli,
Qibləgahımdır Mühəmməd , səcdəgahımdır Əli.
Gəldilər həqdən bəyanə sirri ağaz etdilər,
Sözləri ilə bu cahan mülkinə pərvaz etdilər,
Həmdülillah biz gədanı məhrəmi raz etdilər,
Qibləgahımdır Mühəmməd , səcdəgahımdır Əli.
Ta əzəldən padişahımdır Həsən xülqi-riza,
Dünyavi üqbəda sərtacım Hüseyni Kərbala,
Nuri çeşmimdir İmam Zeynul-İbad,
Qibləgahımdır Mühəmməd , səcdəgahımdır Əli.
Canu dildən bəndəye Baqir qulami Cəfərəm,
Museyi-Kazım İmam Rzaya kəmtərəm,
Şah Təqi Baba Nəqi yolunda paki-bəstərəm,
Qibləgahımdır Mühəmməd , səcdəgahımdır Əli.
Masəva tərk eyləyib bizləri diyari ləhlətə,
Hakim onlardır bu gün layiq dir onlar hörmətə,
Lah deyənlər uğrayırlar bu cahanda möhnətə,
Qibləgahımdır Mühəmməd , səcdəgahımdır Əli.
Cümləmiz arzu edənlər Əskəriyyə əsgərüz,
Mehdiyi-Sahib Zamana biz təvəlla eyləriz,
Həmdillah eylə Ey Nəsimi, biz yolunu gözləriz,
Qibləgahımdır Mühəmməd, səcdəgahımdır Əli.
«Qəzəllər»
Can еşqə düşdü, еy könül, yarəb, nədir tədbirimiz?
Can nеyləsin, biçarə, çün həqdən budur təqdirimiz.
Mişkin saçın еşqi bizi zəncirə çəkdi, bağladı,
Yə’ni ki, biz məcnunlarız, şol həlqədir zəncirimiz.
Saqi ləbindən doğmuşuz, yə’ni ki, bеydən lam ilə,
Fitrət günündən ta əbəd şol dayədəndir şirimiz.
Şol gözlərin kirpiginə aşiq nеcə sеyd olmasın,
Gör kim, nə yaydandır gələn şol zəхmə mərhəm tirimiz.
Çün qirü qarın qiymətin mə’nidə bildin kim, nədir,
Kafura döndü qarımız, həm ənbər oldu qirimiz.
Zöhdü səlahü tövbənin ərkanın əhli-zərqə sor,
Еşqə mürid olduq, bu gün еşqi-əbəddir pirimiz.
Dövründə mеygun gözlərin abidlərin, zahidlərin
Zikri budur dilində kim, va zərqü va təzvirimiz.
Еşq əhli iqlimində çün hüsnündür, еy dilbər, məlik,
Hökmünə məhkum olmuşuq, sultanımızdır, mirimiz.
Əshabi-kəhfin sirrini görmüş liqayi-Turə sor,
Niçün ki, “vəttur” əhlinin kəhfindədir Qətmirimiz.
Şol sünbüli-pürçin ilə sеvdayə düşdüm, nеdəvüz,
Tüccariyiz hüsnün, budur kisbatilə kəşmirimiz.
Qur’andır anın surəti, aydır Nəsimi, şək dеgil,
Münkir əgər yoх dеrisə, uş müshəf, uş təfsirimiz.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Etməgil
Üzünü məndən nihan etmək dilərsən,etmegil!
Gözlərim yaşın rəvan etmək dilərsən,etməgil!
Bərqi-nəsrin üzrə miskin zülfünü sən dağıdıb,
Aşiqi bixaniman etmək dilərsən,etməgil!
Qaşların qövsində müjganın xədəngin gizləyib,
Ey gözü məstanə,qan etmək dilərsən,etməgil!
Canımı vəslin şərabından ayırdın,ey gözüm,
Eynimi gövhərfəşan etmək dilərsən,etməgil!
Qoymuşam eşqində mən gövnü məkanın varını,
Can nədir kim,qəsdi-can etmək dilərsən,etməgil!
Bürqəl üzündən açarsan məgər naməhrəmə,
Gizli əsrari əyan etmək dilərsən,etməgil!
Yandırırsan könlümü eşqində,məlum oldu kim,
Ani rüsvayi-cahan etmək dilərsən,etməgil!
Doğruyam eşqində ox tək,kirpigin tanıq durur,
Qəddimi neyçün kəman etmək dilərsən,etməgil!
Çünki eşqin məskənidir könlümün viranəsi,
Həsrətə ani məkan etmək dilərsən,etməgil!
Çün yəqin bildi Nəsimi ağzının var olduğun,
Ol yəqini sən güman etmək dilərsən,etməgil!
Canımı yandırdı hicrin, ey Nigarım, hardasan?!
Canımı yandırdı hicrin, ey Nigarım, hardasan?!
Gözlərim nuru, iki aləmdə varım, hardasan?!
Bağrımı qan eylədi acı fərağın, gəl, yetiş!
Ey ləbi vəslət, şərabı-xoşgüvarım, hardasan?!
Səbrimi yəğmalədi şövqün, qərarım qalmadı,
Ey mənim aramım, ey səbrü-qərarım, hardasan?!
Eylədi eşqin məni qalxan məlamət pirinə,
Ey qaşı-gözü yelənli şəhriyarım, hardasan?!
Ay üzün şəmindən iraq düşmüşəm pərvanətək,
Yanıram leylü-nəhar, ey nuri-narım, hardasan?!
Bad ilən göndər saçın buyin mənə hər sübhdən,
Sanki yandı, keçdi həddən intizarım, hardasan?!
Səndən özgə könlümə yoxdur vəfalı yari-dust,
Ey cəfasız, hüsnü-kamil yadigarım, hardasan?!
Yar üçün hər guşədə min div olur düşmən mənə,
Ey səvadü-əzəmü möhkəm hasarım, hardasan?!
Çün Nəsimidir bu gün əyyami-eşqin sərvəri,
Ey şəkər-ləb, yari-şirin ruzigarım, hardasan?!…
Allahü əkbər, еy sənəm, hüsnündə hеyran olmuşam
Allahü əkbər, еy sənəm, hüsnündə hеyran olmuşam,
Qövsi-qüzеhdir qaşların, yayına qurban olmuşam.
Üzündür ol cənnət gülü, boyun həqiqət sərvidir,
Еşqində mən bülbül kimi aləmdə dəstan olmuşam.
Kövnü məkandan kеçmişəm, mə’ni şərabın içmişəm,
Canana, üzün görmüşəm, başdan ayaq can olmuşam.
Də’vi mənəm, qazi mənəm, münkir mənəm, razi mənəm,
Dağı mənəm, yazı mənəm, mən külli-dövran olmuşam.
Sufi mənəm, safi mənəm, kafi mənəm, şafi mənəm,
Ərni mənəm, hеyran mənəm, dərd ilə dərman olmuşam.
Zahid mənəm, abid mənəm, asi mənəm, fasiq mənəm,
Mö’min mənəm, kafir mənəm, mən külli-insan olmuşam.
Uçmaq ilə rizvan mənəm, damu ilə niran mənəm,
Dana ilə nadan mənəm, həm inü həm an olmuşam.
Gəh çıхmışam Isa kimi, çərх üstünə oturmuşam,
Gəh varmışam Yusif kimi, Misirdə sultan olmuşam.
Sərrafi-bəhri-qüdrətəm, yaquti-kani-vəhdətəm,
Şimdi Nəsimiyəm, bu gün хak ilə yеksan olmuşam.
Könlümün şəhrini çün kim, eylədi yəğmayi-eşq
Könlümün şəhrini çün kim, eylədi yəğmayi-eşq,
Saldı aləm mülkünə şuru şəru qovğayi-eşq!
Çıxdı sirrim aləmə, əsrarımı faş eylədi,
Halıma həmdəm olandan dünhyaya sevdiyi-eşq.
Nitq imiş aləmdə mövcud, eşq imiş qaim məqam,
Bizə bildirdi əzəldən rəhbəri-mövlayi eşq.
Sən humayi-laməkansan, kəndözündən bixəbər,
Gəlmədin ta kim, görəsən mənzili-əlayi-eşq.
Çıx qəfəsdən, gəygil, ey bulbul,gülüstan seyrin et,
Bas qədəm meydani-eşqə görəsən məvayi eşq.
Eşq ilə hər dəm, Nəsimi, seyr edərsən Kuhi-qaf,
Sənsən ol ali məqamda şəhpəri-ənqayi-eşq.
Имадеддин Насими – жизнь и казнь
Судьба Имадеддина Насими на Востоке является символом мужества и верности своим убеждениям.
История народов Востока знает немало личностей с железной волей, которые шли на казнь за свои убеждения, не изменяя им до последнего дыхания.
Однако ни одна из этих казней не была так трагична и мучительна, как казнь Насими — мученика больших идей. Именно поэтому вот уже более пяти веков его славное имя превозносится на Востоке как символ мужества, геройства, непоколебимой воли, верности своим убеждениям, о нем создают легенды и пишут художественные произведения.
На протяжении веков художники слова, желающие рассказать о непреклонности своих убеждений и верности любви, обычно уподобляют себя бессмертному Насими, этому рыцарю идей, восхищаются его выдержкой, волей и трагической смертью. Подлинное имя поэта до последнего времени было точно неизвестно.
Различны сведения и о месте рождения поэта. Некоторые местом рождения поэта называют деревню Насим близ Багдада, а также Диярбекир, Тавриз, Шираз, Шемаху и Баку. В результате исследований азербайджанских литературоведов установлено, что поэт родился в Ширване, в городе Шемахе, в середине XIV века. Там же он получил начальное образование.
В те годы Шемаха была столицей династии Ширваншахов и сыграла важную роль в истории азербайджанского народа. Ширван славился своим шелком. Город, где родились и творили многие ученые и поэты, был культурным центром и особенно возвысился в XII веке. Монгольское нашествие причинило Шемахе, как и другим культурным центрам Востока, огромные разрушения, но город продолжал оставаться культурным центром страны.
Кроме родного языка, поэт в совершенстве владел арабским и фарси и на этих языках свободно писал стихи. Насими овладел и науками своего времени, основательно изучил религиозно-философские труды и особенно труды о различных религиозных сектах. Из творчества Насими явствует, что он был знаком с художественными произведениями известных ученых-сектантов Востока о религиозных сектах, знал как азербайджанскую, так и арабскую, персидскую, таджикскую поэзию и философию.
В его произведениях наряду с Джалаледдином Руми, Шамсом Тебризи, Саади, Фаридаддином Аттаром упоминаются также имена таких известных ученых-философов и поэтов Востока, как Ибн Сина, Мухиаддин Ибн аль-Араби, Шибли, Керхи. Возможно, что поэт в молодые годы ознакомился также с произведениями Сефиеддина, основателя династии Сефевидов, пользовавшегося в то время большой славой в Ардебиле.
Из произведений поэта ясно видно, что он больше склонялся к секте Гусейна Мансура Халладжа, который в IX веке провозгласил «ана ал-хакк» («Я — истина, я — Бог»), за что был повешен по приговору духовенства в Багдаде. Воспитанный на наследии Низами, Хагани, Фалеки, Зульфигара Ширвани, Насими еще в молодости увлекся поэзией и первые свои произведения подписывал псевдонимом Хусейни.
Выбор этого псевдонима исследователи объясняют склонностью поэта к воззрениям секты Мансура Халладжа, а также шиитскими воззрениями, наблюдаемыми в его раннем творчестве. Был у него еще один псевдоним — Сеййид, которым он также подписывал свои юношеские стихи.
Юношеские годы поэта совпали со временем захвата Азербайджана Тимуридами. По приказу Тимура в захваченных им городах мобилизовывались прославленные мастера-архитекторы, художники, музыковеды, а также городские ремесленники, которых насильно отправляли работать в его столицу — в город Самарканд.
Тимур задумал создать себе величественную столицу, с этой целью каждый квартал Самарканда был назван именем одного из крупнейших городов Востока. В это время начала действовать новая секта—хуруфитов, выражавшая недовольство городских ремесленников насильными угонами мастеров на чужбину и призывавшая к борьбе против захватнической политики Тимура. Основоположник этой секты Фазлуллах Наими из Тавриза с целью распространения своих взглядов объездил ряд городов Востока, побывал в Ширване и Баку.
В этот период Насими познакомился с учением Фазлуллаха Наими, встречался с ним, разделял его воззрения и в знак уважения к нему подписывал свои стихи псевдонимом Насими. Из стихов поэта явствует, что данный псевдоним он взял себе после встречи с Фазлуллахом. Одновременно с Насими учение хуруфизма принял другой азербайджанский поэт, Абульгасан Али-уль-Ала, который в своих произведениях объявлял город Баку Каабой хуруфизма в связи с тем, что здесь жил Фазлуллах.
Своих достойных учеников Фазлуллах направлял в различные города Востока пропагандировать хуруфизм, теоретические основы которого он обстоятельно изложил в своих произведениях «Джавидан-намэ» («Книга о вечности»), «Мухаббят-намэ» («Книга любви») и «Новм-намэ» («Книга о сновидениях»).
В это время Насими писал:
В меня вместятся оба мира, Но в этот мир я не вмещусь. Я — суть, я не имею места…
Исламские фундаменталисты в штыки встретили новое веяние и с великой яростью расправлялись с иноверцами.
Из произведений поэта можно заключить, что одно время он жил в Багдаде, побывал в городах Ирака, посетил Турцию, города Токате, Бурсе и другие города, где распространял идеи хуруфизма, за что неоднократно подвергался арестам и не раз был брошен в темницы. Затем он отправился в город Халеб, подчиненный египетским мамлюкам. В Халебе в то время жило множество тюркоязычных племен.
Халеб был крупным торговым центром между Востоком и Европой. Там встречались торговые караваны из Индии и Ширвана. В конце XIV века из ширванского шелка в городах Сирии выделывались прекрасные ткани. Купцы с Запада везли ширванский шелк через Сирию в Европу. Возможно, сюда приезжали преследуемые в Баку и Шемахе хуруфиты. В Халебе поэт нашел сторонников и начал широко распространять свои взгляды. Он обосновался в Халебе и в течение многих лет жил там со своей семьей. Но деятельность его в этом городе не осталась не замеченной духовенством и султаном Египта Муайадом.
В 1417 году в Халебе Насими был арестован. В одном арабском источнике, «Кунуз-уз-захаб», о процессе по делу поэта говорится так: «Вероотступник Али Насими был казнен во времена Йашбека. В то время в «Дар-ульадле» (Дворце правосудия) в присутствии нашего шейха Ибн Хатиба ал-Насири и наиба (наместника) верховного кадия шейха Иззуддина Шамсуддина Ибн Аминуддовле, верховного кадия Фатхуддина аль-Малики и верховного кадия Шихабуддина аль-Ханбали рассматривалось дело (об Али аль-Насими). Он сбил с пути истины некоторых безумцев, и они в ереси и безбожии подчинялись ему. Этот вопрос был поднят перед судьями и богословами города неким Ибн аль-Шангаш Алханаданом. Судья ему сказал: «Если ты докажешь то, что говоришь о Насими, я не казню тебя».
Насими поклялся на Коране и отверг то, что говорили о нем. В это время появился шейх Шихабуддин Ибн Хилал. Заняв почетное место в меджлисе, он заявил, что Насими — безбожник и должен быть казнен, а раскаяние его должно быть отвергнуто. Ибн Хилал спросил: «Почему же вы его не казните?» Аль-Маливи ответил ему: «Напишешь ли ты приговор собственноручно?»
Тот ответил «да» и написал приговор, с которым тут же ознакомил присутствующих. Но они с ним не согласились. Аль-Малики сказал ему: «Судьи и богословы не соглашаются с тобой. Как я могу казнить его на основе твоих слов?» Йашбек сказал: «Я его не казню. Султан поручил мне ознакомить его с делом. Подождем, что султан прикажет по этому поводу». На этом меджлис разошелся. Насими остался в темнице.
О деле его было доложено султану Муайаду, от которого пришел приказ содрать с него кожу и в течение семи дней выставить в Халебе на всеобщее обозрение, обрубить ему руки и ноги и отправить Алибеку Ибн Зульгадару, его брату Насируддину и Осману Гарайолуку, которых Насими также сбил с пути. Так и сделали. Этот человек был гяуром и мулхидом (богоотступником). Упаси Боже, говорят, у него есть тонкие стихи».
Из этих сведений явствует, что поэт был казнен не только за религиозные убеждения, но, возможно, еще из политических соображений. Скорее всего, в доме поэта был сделан обыск и найдены письма от вождей мятежных племен Аггоюнлу и Карагоюнлу. В глазах любого правительства факт тайных сношений с мятежниками был более чем предосудительным. Как мы видим, халебское духовенство далеко не случайно обсуждало вопрос Насими на меджлисе.
Возможно, сам этот меджлис собрался по поручению султана Муайада, стоявшего в то время во главе центрального Египетскогогосударства мамлюков. Не поэтому ли, пока он затребовал дело Насими и знакомился с ним, поэта держали в темнице? Наконец, издав приказ о страшной казни поэта и отправлении его отрезанных конечностей своим политическим противникам, он преследовал цель напомнить им о пользе повиновения и тщетности попыток восставать против него.
Существует также ряд преданий о смерти Насими. В одном из них говорится, что однажды в городе Халеб некий молодой хуруфиг громко читал стихи Насими. Содержание стихотворения привлекло внимание духовенства. Чтеца арестовали. Чтобы не выдавать автора стихов, он заявил, что написал их сам. По решению духовенства его приговорили к смертной казни через повешение. В это время Насими находился у сапожника, который чинил ему обувь.
Узнав о происшествии, поэт устремился к месту казни, заявил, что стихи принадлежат ему, и добился освобождения молодого человека. Когда духовенство узнало, что Насими является приверженцем хуруфизма, оно вынесло решение живьем содрать с него кожу. Перед казнью поэт не отрекается от своих убеждений и во всеуслышание произносит: «Я — истина», «Я — Бог». Растерявшиеся перед стойкостью и мужеством поэта богословы с иронией спросили умирающего Насими:
«Если ты бог, то почему же ты бледнеешь по мере того, как теряешь кровь?»
«Я — солнце любви, которое взошло на горизонтах вечности. На закате солнце всегда бледнеет», — ответил поэт.
В этом же предании говорится и о том, что богослов, подписавший приговор о казни поэта, при этом заметил:
«Этот человек проклят, и если хоть капля его крови куда-нибудь упадет, это место необходимо отрубить и выбросить».
Совершенно случайно капля крови поэта упала на палец того самого богослова. Народ потребовал от него отрубить свой палец. Испуганный богослов ответил, что слова его — иносказание, и отказался отрезать себе палец.
Согласно другому преданию, Насими находился в Антабе и был близким другом вали (губернатора). Недруги поэта, решив поссорить его с городским головой, тайком вложили в обувь поэта экземпляр текста «йа син» — суры Корана. Затем в присутствии губернатора спросили его, как бы он отнесся к человеку, который топчет ногою текст Корана. Насими ответил, что этого человека необходимо опозорить и содрать с него кожу.
Тогда ты сам вынес себе приговор, сказали ему, и извлекли из его обуви экземпляр суры Корана.
Однако все это легенды. Ясно лишь, что скорый суд в Халебе собрался по прямому указанию султана в острастку идеологическим и политическим противникам.
Не только мужественная смерть Насими за свои убеждения, но, может быть, еще и то, что в своих произведениях поэт выразил большую любовь к человеку, веру в его могущество и творческие силы, мастерски сумел высказать свои прогрессивные идеи на языке высокого искусства, сделало имя его бессмертным даже для идейных противников поэта.
Имадеддин Насими. Поэт — бунтарь
Великий поэт-бунтарь Имадеддин Насими (1370- 1417) родился, по одной версии, в Шемахе, по другой- в Баку. Долгое время жил в Азербайджане, изучал математику, логику, астрономию, естественные науки.
В зрелые годы Насими познакомился с основателем секты хуруфизма Фазлуллахом Найми из Астрабада и до конца жизни следовал идеалам этого поэта и мыслителя. Фазлуллах Найми — пропагандист хуруфитских пантеистических идей-был в то время властителем дум передовой части общества. Его идеи отвечали настроениям широких народных масс, измученных завоевательной политикой тимуридов.
В конце XIV в. Наими был зверски казнен. После казни своего наставника Насими не мог более оставаться в Азербайджане. Пропагандируя учение хуруфизма, он скитался по странам Ближнего Востока-побывал в Турции, посетил Сирию и долгое время жил в Халебе.
Везде его бунтарская поэзия пользовалась огромным успехом, поэт находил себе сторонников среди всех слоев общества. Но в официальных кругах его считали еретиком. В Халебе, по подстрекательству фанатиков, Насими был задержан и казнен. По преданию, он принял мученическую смерть: с него живого содрали кожу. Так завершил свою жизнь великий поэт и мыслитель, имя которого вошло в историю как имя борца за раскрепощение человечества. Рассказывают, что и перед смертью он не переставал разоблачать лицемерных служителей ислама:
Попробуй захиду лишь палец один отрубить,
Отрекшись от правды, он будет пощады просить.
А здесь, поглядите, с живого всю кожу сдирают.
Кто истинно любит, без стонов и слез умирает.
Насими оставил богатое лирическое наследие: газели, касыды, рубай. Лирика его пленяет своей страстностью, огненным темпераментом и философичностью. Не только в своих программных, но и в лирических стихах, воспевая любовь, женскую красоту, поэт подводит читателя к обобщениям, носящим поистине глобальный характер.
Основной мыслью поэзии Насими, пронизывающей все его творчество, является отождествление человека и бога, иными словами, обожествление человека. Еретическое учение о человеке-боге, подрывающее основы мусульманского вероучения, нашло поэтическое воплощение в стихах Насими. Человек в представлении поэта всеобъемлюще велик, в нем вся вселенная, он всемогущ, в нем вся премудрость мира:
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь.
Я — суть, я не имею места, и в бытие я не вмещусь.
Все то, что было, есть и будет, — все воплощается во мне.
Не спрашивай. Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь.
Вселенная — мой предвозвестник, мое начало — жизнь твоя.
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.
Предположенья и сомненья — всего лишь путь к тому, чтоб знать.
Кто истину узнал, тот знает — в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять.
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.
Я — жемчуг, в раковине скрытый. Я — мост, ведущий в ад и рай,
Так знайте, что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.
Я — тайный ключ всех тайных вкладов, я — очевидность всех миров,
Я — драгоценностей источник — в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен, но я -Адам, я — человек,
Хотя я сотворен вселенной, но и в нее я не вмещусь.
Я сразу-время и пространство, мир изнутри и мир извне,-
И разве никому не странно, что в них я тоже не вмещусь?
Идеи Насими выходили далеко за рамки его хуруфитских воззрений. Своими пламенными стихами он утверждал мир реальный, земной, с его горечью и невзгодами, но и с его высокими духовными свершениями, красотой и благородными страстями человека, подобного богу.
Велика роль Насими в развитии азербайджанского литературного языка. Создавая свои произведения на трех языках-азербайджанском, арабском и фарси, он способствовал дальнейшему совершенствованию родного азербайджанского языка, на котором отныне с одинаковой художественной силой прозвучали и любовные и философские стихи.
Рубаи
* * *
«Я — вечный свет, лишь с виду прах!» — сказал я.
«Суть всех вещей — в моих словах!» — сказал я.
Пускай не все поймут, пускай не все поверят:
«Аллах во мне, я сам — Аллах!» — сказал я.
Чтоб этот мир понять, им восхититься надо,
Чтоб свет любви познать, страдать в темнице надо,
И, если ты султан, а хочешь видеть бога,
С престолом и венцом тебе проститься надо.
Я тебя полюбил — и страшнее мученья нет,
Я по миру бродил — но нигде утешенья нет.
Всем теперь скажу: кроме губ незримых твоих,
Для души влюбленной иного леченья нет.
В чужой цветущий сад вошел я, дерзновенный,
И замер, восхищен красою сокровенной.
Склонилась лилия ко мне и прошептала:
«Ах, настоящий миг — лишь этот миг мгновенный!»
Я — вечность, ей нет и не будет конца,
Я — чудо творенья и сила творца,
Я — кравчий, наполнивший чашу познанья,
Я — свет, что пронзит все людские сердца!
перевод С. Северцева
Газели
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь
В меня вместятся оба мира,но в этот мир я не вмещусь.
Я суть, я не имею места,и в бытие я не вмещусь.
Все то,что было,есть и будет,все воплощается во мне
Не спрашивай! Иди за мною.Я в обьясненья не вмещусь.
Вселенная-мой предвозвестник,мое начало-жизнь твоя,
Узнай меня по этим знакам,но я и в знаки не вмещусь.
Предположеньем и сомненьем до истин не дошел никто,
Кто истину узнал,тот знает-в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять,
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.
Я жемчуг,в раковине скрытый.Я мост,ведущий в ад и в рай.
Так знайте,что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.
Я самый тайный клад всех кладов,я очевидность всех миров,
Я,драгоценностей источник,в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен,но я Адам,я человек,
Я сотворение вселенной,но в сотворенье не вмещусь.
Все времена и все века-я.Душа и мир-все это я,
Но разве никому не странно,что в них я тоже не вмещусь?
Светилом счастья озарен над нами небосвод
Светилом счастья озарен над нами небосвод,
Венера благостных времен сияет нам с высот.
Зерцалом быть нам нарекла и отразилась в нас
Та суть, что, сущностью светла, всей яви смысл дает.
Великих празднеств близок миг — ступай в чертог святынь,
«Велик Аллах, Аллах велик!» — взывает горний свод.
Что смолк, божественный певец? Раздайся рокот струн!
Здесь кипарис, краса сердец, на благо нам цветет.
О пленники любовных мук, отверзся скрытый клад —
Внемлите страждущие, звук потока райских вод.
Навек от сердца отреши все блага двух миров:
Нам повелитель стран души сокровища несет.
Ты птицу сердца не лови в тенета плотских пут —
Нам птица счастья и любви — дар благостных щедрот!
Разящи звуки моих слов, как острый меч Али,
Который головы врагов безжалостно сечет.
Едва лишь мускус черных кос обвеял Хорасан,
Благоухание принес сменивший ночь восход!
Покинь пустыню горемык, вернись в чертог души —
Твоей любимой лунный лик на мир сиянье льет.
Когда же ты с чела сорвешь смутительный покров? —
Ведь ты повергла сонм святош в смятенье и разброд!
Грудь Насими испещрена чертами тайных букв —
Господней воли письмена он на бумаге вьет!
Кто уподобил образ твой цветущей розе иль жасмину
Кто уподобил образ твой цветущей розе иль жасмину,
Тот розу и жасмин вознес, забыв красы первопричину.
Да будет не дано вовек тому увидеть стан твой стройный,
Кто кипарис иль райский дуб в мечтах возвысил не по чину.
Да будет пощажен за грех безверец-идолопоклонник,
Когда вослед за мной тебе поклонится, как властелину.
Едва коснется кос твоих дыханье утреннего ветра —
Их мускус обратит весь мир в благоуханную долину.
О, если идол не похож на твой прелестный лик нисколько,
Зачем, пред идолом склонясь, безверец гнет в молитве спину?
Чей зрячий взор остался слеп к печальной участи Юсуфа,
Кому была корысть во зло употребить его кручину?
Кому удастся описать твоих чуть видных уст цветенье,
Тот — прозорливец и мудрец, во всем провидящий причину.
Ты говоришь и говоришь, а уст твоих совсем не видно.
Да кто же говорит без уст — я усомниться не премину.
Когда бы все узнали перл, в словах моих речей сокрытый,
Аденский жемчуг знатоки ценили б лишь наполовину.
Прекрасный образ созерцать — да есть ли что-нибудь прекрасней?
Зачем неверящий глядит не на красу, а на личину?
А Насими твоим устам хвалу возносит ежечасно:
Дано им дух вдохнуть в тела, уже обретшие кончину!
Ты — мой идол, кумир, ты мне — вера и крепость моя
Ты — мой идол, кумир, ты мне — вера и крепость моя,
Ты — мой дух и покой, друг возлюбленный, суть бытия.
Ты — мой светоч и мрак, ты — огонь мой, светильник, мой луч,
Ты — мне гурия, свет, ты мне — рай и прохлада ручья.
Ты — нектар мой, шербет, мой бальзам и целебный настой,
Ты — целитель и врач, ты мне — милость, ты — мой судия.
Ты мне — роза, рейхан, мой цветок, гиацинт и тюльпан,
Благовонный мой сад, гюлистан мой и песнь соловья.
Ты — коран мой, урок, ты — хадис и абджад — суть всего,
Ты — молитва, ты — зов, нет вовеки тебе забытья.
Ты — мне тело и дух, ты — мой разум, рассудок и взор,
Ты — пощада и казнь, ты — и плоть мне, и крови струя.
Лишь обрел он тебя, — все, что есть, позабыл Насими:
Дивный мой кипарис, ты — всех краше, скажу не тая.
Фиалки-кудри к розе льнут, их томный запах прян
Фиалки-кудри к розе льнут, их томный запах прян,
Жасмином сердце смущено, его смутил рейхан.
А бадахшанский самоцвет — лишь отблеск твоих губ,
От уст твоих смутился перл, объят стыдом тюльпан.
А сердце мукой смятено в кромешной тьме кудрей:
В извивах кос его объял безумия дурман.
Когда твой образ создавать писец предвечный стал,
Он капли-родинки ронял, как точки зерн-семян.
Где розы выросли, скажи, подобные тебе?
Да есть ли кипарис в саду, стройнее, чем твой стан?
Взгляни на мускусный пушок у родниковых уст:
Он, словно вязь святых письмен, творцом всевышним дан.
Как сладко Насими воспел рубины уст твоих:
Вдали от сладких их речей он страстью обуян.
О, пусть твоя душа чужда утратам будет
О, пусть твоя душа чужда утратам будет,
Пусть кубок Джама твой всегда подъятым будет!
Твоя краса — укор и розам, и тюльпанам,
И пусть твой лик всегда красой богатым будет.
Пусть на тебя сойдут блаженство, радость, счастье,
А жребий зла и мук — злым супостатом будет.
Где чанг, зурна и най, где бубны и танбуры?
Пускай их звук и звон греметь раскатом будет.
Кто страсть к тебе питал, достоин благ и счастья,
Кто ж не любил тебя — тоской объятым будет!
Вершиной твой чертог пусть в небо вознесется —
Опора на земле твоим палатам будет.
«На что тебе твой друг?» — меня соперник спросит, —
Скажу: «Он мне мечтой, надеждой, златом будет!»
Подай же мне вина! Где прочны узы дружбы,
Веселья буйный хмель пусть до утра там будет.
Повержен Насими, он умер от разлуки,
О, сжалься — он тебе всегда собратом будет.
Запала пятнышком в цветок, расцветший в поле, родинка
Запала пятнышком в цветок, расцветший в поле, родинка,
Как зернышко в силках кудрей — приманкой, что ли? — родинка.
А ямки щек! Они под стать колодцу вавилонскому,
Влюбленных залучила в плен, томит в неволе родинка.
Как перлы — зубки, а уста — сродни рубину алому,
А над устами что блестит — то ль жемчуг, то ли родинка?
В стенанье ввергли соловья, как розы, щеки алые,
А пуще их — бутоны уст, а всех поболе — родинка.
В самом Египте платят дань твоим устам рубиновым,
И красотой своей слывет в Индийском доле родинка.
Раз утвердила власть свою в саду, цветущем розами,
Достойна шахской красоты и шахской доли родинка.
Ты цепи локонов своих на шею мне набросила —
Судила мне безумным быть в моей недоле — родинка.
Как ловко сердце Насими ты заманила хитростью,
И душу мне теперь гнетет до смертной боли родинка.
Прежде верная подруга не сдержала уговора
Прежде верная подруга не сдержала уговора —
Вот ведь как чудно случилось: вдруг с любимой вышла ссора.
Страсть к твоим волшебным чарам без следа меня сгубила,
И любовь, и торг наш бойкий — все закончилось так скоро!
Затаить в душе хотел я тайну твоего лукавства,
Только выпустило сердце мою тайну из затвора.
Страсть свою лечить не требуй, все стерпи, ведь есть надежда,
Что обидчица поможет, если сердце стало хворо.
Кто в тебя влюбленным не был, за любовь не отдал душу,
Нет ему ничуть почтенья и достоин он позора.
Извела любовь мне душу, истерзала тайной хворью:
Пуще золота я желтый, пожелтел я от измора.
О, прошу, яви мне верность — да не скажет злой соперник,
Мол, в неверности подруги и причина их раздора.
Не напрасно сладкоречьем Насими свой стих украсил:
Он в речах у сладкоустой сладость слов сбирает скоро.
Пролилась пора Навруза благостною тучей снова
Пролилась пора Навруза благостною тучей снова,
Главный шейх твердыни нашей пьет нектар шипучий снова.
Распустив бутоны, розы будто с лиц завесу сняли,
Соловей в саду заводит лад хмельных созвучий снова.
Древний мир одеждой новой весь облекся в эту пору,
Лик вселенной свеж и полон красотою жгучей снова.
Посмотри, красавец-кравчий в чашах всем вино разносит,
Всех пьяня и сам пьянея, цедит хмель тягучий снова.
Хочешь выпить сок пьянящий с гурией под сенью рая —
Выйти в сад вдвоем с любимой есть весною случай снова.
О, подай вина мне, кравчий, я нарушу покаянье,
Сокрушен зарок мой давний силою могучей снова.
Насими, доверься ветру, пусть любимой тайну скажет:
Мол, подавлен он и сломлен, пощади, не мучай снова.
Сень хумаюнова крыла и милость бога — твои косы
Сень хумаюнова крыла и милость бога — твои косы,
Пленяют души и тела, казнят их строго твои косы.
Я кос твоих не уступлю за блага двух миров, о пери,
И не убавят ввек цены, хоть ненамного, твои косы.
Лик вечности — твое чело, и тот вовек не будет вечен,
Кто пылом страсти не любил, о недотрога, твои косы.
Суть наших душ — в твоей душе, а в косах — часть души сокрыта,
Опора душам в теле — ты, а им подмога — твои косы.
В окружьях глаз, в витках кудрей таится сила воскрешенья,
И судных дней в своих витках таят премного твои косы.
Людей ввергаешь ты в соблазн твоими черными очами,
Для всей вселенной — смута смут, мятеж, тревога — твои косы.
Лишь набежит внезапный вихрь, запутав мускусные пряди,
Велят мне дни мои в тоске влачить убого твои косы.
Твой лик объемлют две косы, но суть чела меж них едина,
Все сущее — одно, и смысл того залога — твои косы.
Мне завитки твоих кудрей шлют благовонье на рассвете,
Восход светил, чей свет во тьме скользит полого — твои косы.
И не виню я кос твоих, что им обеты рушить любо,
Даруя жизнь всему вокруг, чтут верность строго твои косы.
Явленье сущего — твой лик, он — веры праведной обитель,
Благословенный свет лачуг и мрак чертога — твои косы.
Ведут к блаженству Насими, сулят ему блаженство рая
Величье бога, правый путь и в рай дорога — твои косы.
В предвечном мире бытия провидел я любимой лик
В предвечном мире бытия провидел я любимой лик,
И знаменьем краса твоя открылась мне на свитках книг.
Нельзя помыслить естество превыше лика твоего,
Иное для меня мертво — лишенный сути бледный блик!
От мук разлуки и обид вовек мне не стенать навзрыд:
В «Насущном хлебе» был открыт мне единения тайник!
Всю суть благого тайника от волоска до волоска
По знакам мушек и пушка я на челе твоем постиг.
Ее рубинов-уст вино, что от всех утаено,
Мне было господом дано как животворнейший родник!
Из ликов, созданных судьбой, тобою посрамлен любой:
Лишь тот, что воплощен тобой, красой невиданной велик.
С тех пор, как вечны времена, и высям неба жизнь дана,
Тебе подобная луна не восходила ни на миг!
Твой лик невежда-зубоскал с людским обличием равнял,
Но где единый бог бывал, подобно людям, многолик?
«Пей, — очи кравчего велят, — налитый в кубок хмель услад:
В чертоге единенья взят сей кубок — чаша горемык!»
От века та краса была для нас величием светла,
И вечный свет ее чела навеки в нашу суть проник.
О Насими, совет в делах тебе дарует Фазлуллах,
И бытия ничтожный прах тобой с земли развеян вмиг!
Пришла весна, весна идет в красе зеленого покрова
Пришла весна, весна идет в красе зеленого покрова
Забудь незрелых дум разброд, — вино в кувшинах бродит снова!
«Внемли, — мир тайн ко мне воззвал, — здесь все твое: уста красавиц,
И хмелем брызжущий фиал, и сад, расцвеченный пунцово!»
Пусть суфий чистый хмель не пьет — не обращай к нему укоров:
Ему дан высший дар щедрот — осадок, пенная основа!
Порог торгующих вином дыханием Исы овеян,
Иди за данью в этот дом — под сень их благостного крова!
Радетель истинной красы! Вкуси багряного настоя —
Стал купой роз огонь Мусы, и соловей поет бедово.
Что вечный век для головы, любви не ведавшей вовеки?
Такие головы мертвы, а мертвый груз таскать не ново!
Не дремлют недруги твои, твой каждый грех подстерегают —
О сердце, горе затаи, о тайне мук моих — ни слова!
О, пей же, мудрый весельчак, под звуки чанга, уда, ная, —
«Прекрасна радость райских благ!» — взывает глас господня зова.
К чему, душа, пустой вопрос, как я страдал минувшей ночью, —
Да только ли вчера от слез терзался в муках я сурово?
Дай, кравчий, суфию вина — у нас в чертоге исцеленья
Вином навек исцелена душа глупца и пустослова.
О Насими, пока ты пьешь, уста возлюбленной лобзая,
Ты перед ханжеством святош главу не склонишь бестолково!
Из пустырей небытия был дух святой на свет явлен
Из пустырей небытия был дух святой на свет явлен
Неизреченное тая, в сиянье явных мет явлен!
Светило истины взошло в мельчайших блестках бытия,
И свет его осилил зло — был, солнцем обогрет, явлен.
Над вечностью подъемля стяг, «Я — истина!» — воззвал Мансур —
Земле и небу вечных благ нетленный был завет явлен.
Благого лика естество, ты — свиток истины самой:
Весь сущий мир из букв его — в покровы их одет — явлен.
О воссиявшее во мгле зеркало светлого чела,
Где, на каком еще челе, всей сущности отсвет явлен?
Свет, бывший тайным, не угас: любовью ангелов храним,
Он праведникам был не раз в награду за обет явлен.
О чтущий идолов! Усвой величье господа, прозри:
Господней волей идол твой, как и любой предмет, явлен!
Отшельник, жаждущий постичь ниспосланного слова суть!
Внемли тебя зовущий клич: желанный миг бесед явлен.
О ты, кто ханжеству радел, — живущий ложью лицемер!
Каков итог свершенных дел, таков им и ответ явлен.
О шах, погрязший в злых делах на бренном троне бытия!
Едва услышишь слово «шах» — глядишь, и мат вослед явлен!
Хвала творцу! Он не суров к мужам обета и любви:
Им без зароков и постов всевышнего совет явлен.
Дар истины из двух миров просил смиренно Насими —
И был услышан страстный зов: тот дар, что им воспет, явлен!
Сравню с луною я твой лик — и тут же гибну от стыда
Сравню с луною я твой лик — и тут же гибну от стыда
Сравню тебя с людьми — и вмиг пред богом стыдно мне тогда.
Такой, как ты, и небеса не сыщут в ангелах своих:
Тебе одной дана краса, столь совершенна и горда!
О, не досадуй ты на ложь о черноте твоих кудрей:
Что в черной зависти найдешь, помимо злобы и вреда!
Тайник свиданья отопрет лишь оценивший суть твою:
Глубинный жемчуг сыщет тот, кому глубь моря не чужда.
«Где мое сердце?» — я вопрос к ней обратил, и был ответ:
«Его тенета моих кос заполонили навсегда!»
Рожден из праха, прахом вновь я стал, но ты не сыщешь в нем
Пылинки, где моя любовь не сохранила бы следа!
Тебе без сердца суждено, душа, со мною вековать:
Из пут ее кудрей оно не возвратится никогда.
«Словам красавиц веры нет!» — мне говорят, а я скажу:
«Красивым чуждо чтить обет, в их сердце верность не тверда!»
Отшельник, дружбу ты найдешь в хмельном разгуле — у гуляк:
Чем лучше ханжество святош — их лицемерье и вражда?
Тебе, чья стать — из серебра, да будет хною кровь моя:
Ведь если ты со мной добра, то мне и гибель — не беда!
О, Насими — с тобой! Ему и оба мира не нужны:
Кто предан истине, тому какая в двух мирах нужда?
Когда моя луна взойдет на небосклоне красоты
Когда моя луна взойдет на небосклоне красоты
Весь озаренный небосвод и лик луны увидишь ты.
Едва увидит райский сад твой величаво-стройный стан,
Падут и в ревности сгорят все кипарисы и кусты.
Когда, красой своей горда, с чела отнимешь ты покров,
Поникнут розы от стыда, кляня разбитые мечты.
Твой лик, сверкая белизной, затмил и пристыдил луну:
Она ущербной и больной взошла в оправе темноты.
Гадал я, в чем судьба моя, по свитку лика твоего —
В любой из сур провидел я Юсуфа дивные черты.
Ты станом в сердце мне вросла, о мой желанный кипарис, —
Меня пронзила та стрела — все силы сердца отняты.
Когда бы ты в своей красе предстала ангелам, они
Воскликнули бы разом все: «Вот лик нетленной чистоты!»
Витки курчавого пушка блестят у влаги твоих уст —
Так у прохлады родника кустятся вешние листы!
Твоих бровей крутой излом — как полумесяц в небесах,
Твоим сияющим челом все выси неба залиты.
Когда б отшельникам прочли хоть строчку этого стиха,
Их стон восторженный с земли достиг бы горней высоты!
Твои уста! Все тайны их лишь Насими сумел познать —
Кому же тайну уст своих, кроме него, явила ты?
Провидцы истины твой лик красой томящей называют
Провидцы истины твой лик красой томящей называют.
А кудри — узами вериг, коварной чащей называют.
Все пленники любовных грез скрижалей вечных письменами
Извивы твоих черных кос и лик манящий называют.
Влюбленным суть твоих очей открыл священный стих о птицах:
Они черту твоих бровей в веках парящей называют.
И даже те, кто лгать готов, — твоих зубов увидев перлы,
Бесценной нитью жемчугов их ряд блестящий называют.
Кто видел, как твой сад влекущ, они, любовью одержимы,
Его красою райских кущ животворящей называют.
Хмельные от истомных глаз, тобой плененные страдальцы
Аскетом, затаившим сглаз, твой взор пьянящий называют.
Плененные твоей красой в ней видят след китайской кисти:
Они напрасно образ твой красой мертвящей называют.
Ты — бедствие для горемык: ты жизнь и веру похищаешь,
И люди — мукою твой лик, бедой грозящий, называют.
Все, кто душой к тебе влеком, к рубинам уст твоих стремятся:
Их верно райским родником — водой живящей — называют.
Как Насими, по свиткам книг познавшие твой образ вечный
Скрижалью истины твой лик, глаза слепящий, называют.
Лучась челом, правдиво говорит
Лучась челом, правдиво говорит:
«Мой лик — луна и диво!» — говорит.
«О, если кипарис пленен не мной,
Что ж к розам льнет он льстиво?» — говорит.
Кичлив красой извив ее кудрей,
Но правду вязь извива говорит!
Трепещет сердце: кто стучится в дверь?
А горе «Друг твой» — лживо говорит.
«Где стан твой тонкий?» — я ее спросил, —
«Не знаю, где!» — игриво говорит.
Любой, кого про лик ее спрошу,
«В нем око мира живо!» — говорит.
Мудрец, проникший в суть ее красы,
«Она — сам бог!» — учтиво говорит.
Я косы ее с мускусом сравнил —
«Ах, ложь всегда болтлива!» — говорит.
«О, утоли, — молил я, — пыл души!» —
«Могу ли?» — горделиво говорит.
«Нет смуты, равной смуте моих глаз», —
Кумир мой справедливо говорит.
«За миг со мной всего два мира дать —
Не велика ль нажива?» — говорит.
Она игрой бровей, очес и кос
«Свиданье — миг порыва!» — говорит.
О Насими, она дыханьем уст
«Ты захмелел на диво!» — говорит.
Imadəddin nəsimi
Насими́, Несими́ (псевдоним; настоящее имя Сеид Имадеддин; азерб. İmadəddin Nəsimi, перс. عمادالدین نسیمی; около 1369 г. — 1417 г., Халеб) — поэт и мистик XIV—XV вв., писавший на азербайджанском, а также персидском и арабском языках.) http://profliqa.blogspot.com/2012/01/blog-post_8636.html https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BC%D0%B8
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь:
Я суть, я не имею места — и в бытие я не вмещусь.
Все то, что было, есть и будет, — все воплощается во мне,
Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь.
Вселенная — мой предвозвестник, мое начало — жизнь твоя. —
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.
Предположеньем и сомненьем до истин не дошел никто:
Кто истину узнал, тот знает — в предположенья не вмещусь.
Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять, —
Яв…
… показать весь текст …
Опубликовал 12947 10 окт 2019
Обращаясь к образу возлюблённой, он ставит её вровень с божеством- в глазах духовенства -святотатство и богохульство
Продолжение #1313492 Насими́, Несими́ (псевдоним; настоящее имя Сеид Имадеддин; азерб. İmadəddin Nəsimi, перс. عمادالدین نسیمی; около 1369 г. — 1417 г., Халеб) — поэт и мистик XIV—XV вв., писавший на азербайджанском, а также персидском и арабском языках.) http://profliqa.blogspot.com/2012/01/blog-post_8636.html https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BC%D0%B8
Ты — мой идол, кумир, ты мне — вера и крепость моя,
Ты — мой дух и покой, друг возлюбленный, суть бытия.
Ты — мой светоч и мрак, ты — огонь мой, светильник, мой луч,
Ты — мне гурия, свет, ты мне — рай и прохлада ручья.
Ты — нектар мой, шербет, мой бальзам и целебный настой,
Ты — целитель и врач, ты мне — милость, ты — мой судия.
Ты мне — роза, рейхан, мой цветок, гиацинт и тюльпан,
Благовонный мой сад, гюлистан мой и песнь соловья.
Ты — коран мой, урок, ты — хадис и абджад — суть всего,
Ты — мол…
… показать весь текст …
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.